После этого он обнял Лилию сзади, за шею, одной рукой и сказал:
— Зря вы меня тогда отпустили.
— Не надо! — в ужасе прохрипела Лилия.
Но в ответ Виктор еще сильней сжал ее горло, напрочь перекрыл дыхание.
— Ты, наверное, думала, что я шутил? — спросил он.
Лилия мотнула головой.
— Правильно, не шутил. Я вернулся, девочка моя.
Лилия не могла дышать. Ее голова чуть не лопалась от напряжения. Еще немного, и все. Сначала она, потом Василиса.
Василиса тоже умрет, но Лилии от этого было совсем не легче. Она очень хотела жить.
В глазах у нее уже потемнело, сознание почти отключилось, когда Виктор с силой оттолкнул ее от себя. Падая, Лилия испытала восторг полета над облаками, где много свежего воздуха, такого же пьянящего, как испарение над маковым полем.
Чувство эйфории разбилось от сильного удара о дверной косяк. От боли в голове у нее мельтешило перед глазами, но Лилия видела, как Виктор подошел к ней.
Она попыталась подняться, но он покачал головой, глядя на нее с высоты своего положения. Потом этот мерзавец даже слегка приподнял ногу, собираясь наступить ей на грудь.
— А чего ты испугалась? — с едкой, надменной насмешкой спросил он.
— Нет, не испугалась, — прошипела Лилия и пожала плечами.
Действительно, а чего это она? Виктор — трепло и неудачник. Такой тип не сможет убить ее.
Он этого не сделал.
— Вы же меня тогда отпустили, — сказал Виктор.
— Ну да, — буркнула Лилия, осмелела, стала подниматься.
Однако Виктор исполнил свою угрозу, толкнул ее ногой, заставил лечь. Кофточка на ней была чистая, светлая, а туфля у него мокрая, грязная.
— Ну, ты!.. — Лилия очень хотела назвать его козлом, но не решилась на такую грубость.
Он ведь и на горло ей мог наступить. Нога у него сильная, а подошва твердая как камень.
— Ты меня тогда не убила, — в каверзном раздумье проговорил Виктор. — Но ударила больно. Даже не могу сказать, чем ты можешь искупить свою вину. Ты знаешь?
Лилия цокнула языком, глядя на Виктора. Мужчина он, в общем-то, интересный, можно даже сказать, обладающий гипнотическим обаянием. Помнится, при первой встрече она почувствовала себя жужжащим ульем. И мед внутри был, и пчелы. Ей вдруг жутко захотелось полного опустошения. Виктор совсем не прочь был стать пасечником и запустить руку в ее улей, но тогда появился Глеб.
— Тебе и самому известен адрес, по которому ты пойдешь, — заявила она.
Лилия с пятнадцати лет пребывала в поисках красивой жизни, развлекалась то с одним, то с другим кавалером, но принц долго не появлялся. Зато приключений на свою задницу она нахватала с избытком. Случалось и такое, что ее брали силой. Этот момент Лилия тоже переживет, отряхнется и пойдет дальше. Но все же лучше обойтись без экстрима.
— Дорогу покажешь? — спросил Виктор, едко усмехнулся, отвел в сторону полу кожаного пиджака, засветил пистолет в кобуре, висевшей под мышкой, и постучал пальцами по пряжке ремня.
— Матвей покажет.
— Опять угрожаешь?
— А это без разницы. Он все равно тебя ищет.
— Позвони ему, пусть найдет. — Виктор в раздумье обжал пальцами подбородок, какое-то время всматривался в нее, затем спросил: — Скажи, а нам обязательно нужно быть врагами?
— Так это я тебя душила?
— Я должен был спросить с тебя.
— Ну да, — осторожно проговорила Лилия.
Не смог он с нее спросить. Да и с Василисой ничего не сделал, потому как неудачник. Но вслух об этом лучше не говорить, а то еще взбесится.
— Но ты такая хорошенькая. — Виктор подал ей руку, помог подняться с пола.
При этом он даже не попытался расстегнуть ее кофточку, хотя не сводил глаз с декольте.
— Чего тебе нужно? — спросила она.
— Чаю.
— Да? Больше тебе совсем ничего не надо? — с усмешкой осведомилась Лилия.
Свою мысль она не озвучила, но Виктор понял ее.
— И это тоже, — заявил он и иронично сощурился. — Но потом.
— Никогда! — Лилия качнула головой, но на дверь гостю не показала, провела на кухню, поставила чайник и скрылась в единственной комнате.
Ей нужно было снять грязную кофточку и переодеться. Только вот халат на голое тело надевать она не стала.
Если ад существует, то доменный цех — его филиал. Все вокруг стучит, грохочет так, как будто кто-то пляшет вокруг жарких печей. Черти варят в этих котлах не смолу, а жидкий огонь, который затем разливают в ковши.
Огонь этот перекинулся на Матвея, загорелся в этом цеху. Ему самому вдруг захотелось встать к печи, почувствовать себя по-настоящему крутым мужиком.
Из горячего цеха они с Василисой переместились в кабинет директора. После грохочущих цехов тишина, царившая здесь, выглядела неестественной, искусственно созданной. Улыбка Шумакова была фальшивой насквозь.
— Чай? Кофе? — спросил он, глянув на Матвея как добрый профессионал на злого дилетанта. — Или воды? Обычно после горячего цеха люди просят холодной минералки.
— А вы чего просите? — осведомился Матвей, тяжело глянув на него.
Генеральному директору было слегка за сорок, лицо суровое, кожа сухая, такая же шершавая, как слой окалины на прокатном металле. Взгляд черствый, но не холодный, внешность располагающая, внутри металлический стержень. Мужик рослый, крупный как сталевар с агитплаката «Пятилетку в четыре года». Только не брезентовка на нем, а добротный костюм из первосортного сукна. Воротник сорочки идеально чистый, галстук безупречный.
— Здесь я не прошу, а беру, — сказал Шумаков не зло, но без улыбки.
Он открыл дверцу шкафа, за которой скрывался холодильник. Достал оттуда бутылку минеральной воды и без особого усилия откупорил ее сильным намозоленным пальцем.
— Беру, открываю, наливаю. — На губах у генерального директора появилась благодушная улыбка, а в руке — стакан.
— Минералку можно, — в неторопливом раздумье проговорила Василиса.
Она старалась выглядеть сурово, и это у нее вполне получалось. Матвей давно заметил, что внешняя холодность усиливала то внутреннее сияние, без которого даже самая красивая женщина будет казаться всего лишь ограненной стекляшкой. Красивая она, глубокая, нежная. Иногда Матвей ловил себя на мысли о том, что Василиса появилась на свет совершенно без участия мужчины. Настолько много женственности было в ней.
— А не минералку? — спросил Шумаков и цепко глянул на нее.
Об этом товарище Матвей услышал еще до того, как узнал о существовании Новокурского металлургического комбината. Когда Рубахов исчез, многие грешили на Шумакова, у которого был повод избавиться от основного акционера своего предприятия.
