Здоровенный, кулаки пудовые, корпус подан вперед.
— Ты чего в хате куришь? — зло спросил он.
Матвей кивнул, уныло глянул на этого грубияна. В панельных домах стены тонкие. Они и звук держат плохо, и сигаретный дым пропускают. В соседней квартире могут находиться дети, беременные женщины.
— Извини. Этого больше не будет, — сказал Матвей.
На этом все и должно было закончиться, но красномордый тип решил, что этого мало, и все-таки ударил Матвея. Коротко, без замаха, даже небрежно. Матвею лень было шевелиться, уклоняться. Он пропустил правый прямой в челюсть, но даже не шелохнулся, провел пальцами по щеке, посмотрел на них и усмехнулся. Это не удар, если крови нет.
— Ты понял? — спросил красномордый тип.
В ответ Матвей ударил. Тоже без замаха, но от всей души. Кожаное пальто кубарем летело до самого лифта и едва не сбило с ног Лильку, которая выходила из кабинки с пакетами в обеих руках.
Она пугливо заскочила обратно в лифт, но тут же вышла, напуганно глядя на красномордого типа, который неторопливо поднимался с пола. Лилька с облегчением вздохнула и поспешила убраться в дом, от греха подальше.
Матвей не торопился закрывать за ней дверь. Если этот субъект кинется с ответкой, то он встретит его с открытым забралом.
Но мужик чувствовал себя неважно.
Он поднялся, пошатнулся, вынужден был рукой опереться о стену, злобно зыркнул на Матвея.
Тот подмигнул ему и закрыл дверь.
— А я его знаю, он под нами живет, — донеслось с кухни.
Матвей хмыкнул и небрежно скривил губы.
Она правильно его поняла, подскочила к нему, пальчиками оттянула вырез его футболки и спросила:
— Ты что подумал?
— Ничего.
— Нет, ты что-то подумал!
— Что там у тебя? — Матвей кивком показал на пакеты, громоздящиеся на стуле.
— Думаешь, если я одна живу, то заходи кто хочет?
Матвей мягко взял Лильку за задницу, притянул к себе. Уж очень она хороша после улицы. Щечки свежие, холодные, а под юбкой горячо. Такой перепад температур мигом поднимает настроение.
— Я же тебе не Василиска! — ляпнула она.
Матвей оттолкнул ее от себя, наклонил голову, исподлобья глянул на эту дурочку. Они же договорились, никаких Василис и Глебов.
— А может, я к ней ездила?… На Воздвиженке она, у себя.
— Да?
— Глеб от нее выходил.
— Глеб?
— Она тебе мстит. С удовольствием.
— Рот закрой!
— Лишь бы Василиска не открывала. Глеб это дело любит!
— Я же сказал! — Матвей угрожающе надвинулся на Лильку.
Он даже не думал ее бить, но она испуганно отскочила от него. Парень прошел на кухню, вынул из пакета бутылку и ополовинил ее прямо из горла.
Если где-то убыло, то где-то обязательно прибыло. Это физика. Если один мужик бросил, то другой подберет. Это жизнь.
С Василисой еще сложней. Потому как баба по рукам пошла. Сначала Селиванов, теперь вот Рубахов.
У Матвея тоже все сложно. Но ничего, он знал, чем себе помочь. Сначала виски, потом Лилька. После этого снова выпить.
За окном дождь, в душе такая же ненастная сырость. Батареи горячие, в квартире тепло, но Василиса почему-то мерзла. Можно было взять плед, надеть шерстяные носки или даже выпить глинтвейна, но не хотелось ей подниматься с кресла, куда-то идти, что-то делать. Да и не надо ничего. Почему бы не замерзнуть и не умереть? Зачем жить, когда мир вокруг такой злой и жестокий?
Она вспомнила, как хотела умереть сразу после гибели родителей, и остро почувствовала себя сиротой. Ни отца у нее, ни матери, еще и Матвей бросил.
Василиса всхлипнула, хотела было заплакать, но тут в дверь кто-то позвонил.
Вдруг Матвей?
Она не собиралась открывать ему сразу. Он непременно должен был прочувствовать свою вину, стоя перед ее порогом. Но было уже поздно что-то менять. Оказывается, Василиса уже и с кресла поднялась, и в прихожую выскочила, и даже дверь открыла.
— Добрый вечер! — Глеб попытался сразить ее своей белозубой улыбкой и очередной корзиной роз. — А что за сырость? — спросил он.
Василиса не успела опомниться, как Глеб уже был в прихожей. Корзинка с цветами оказалась на полу, а в руке у него появился чистый носовой платок.
— Не надо! — запротестовала она.
— Да я же по-дружески! — Одной рукой он обнял ее за плечи, другой стал вытирать ей щеки, при этом как-то умудрился закрыть за собой дверь. — Не бойся, Матвей не придет, — сказал Глеб, уловив ее мысли.
— А почему я должна бояться?
— Он сейчас Лилькой занят, если не заснул. Матвей там бухает, не просыхает. Может, и мы выпьем?
Девушка кивнула. Да, сейчас она не отказалась бы от бокала коньяка. Василиса обязательно выпьет, даже напьется, но только с Матвеем.
— Угощай! — Глеб вел себя раскрепощенно, даже развязно.
Но при этом он боялся переступить черту, которая могла снова их разъединить.
— Давай в следующий раз, — сказала она.
— Когда именно?
— Его вообще может и не быть. — Василиса предостерегающе нахмурила брови.
— Я так не хочу. — Глеб качнул головой, с грустью глянул на нее.
— Тогда уходи.
— С шансом в дорогу?
— С маленьким шансом.
— Я буду надеяться. — Глеб действительно собрался уходить.
Василиса открыла ему дверь.
Он повернулся к ней, пристально, будто гипнотизируя, посмотрел в глаза и спросил:
— А поцелуй на прощание?
— Что-то одно. Шанс или поцелуй.
— Я заберу с собой и то, и другое, — сказал Глеб и решительно чмокнул ее в щечку.
Василиса не расстроилась, даже улыбнулась ему вслед.
Она захлопнула за ним дверь, прошла в гостиную, открыла створку бара. Там и коньяк, и виски, и шампанское, все есть. Но нужно ли начинать? Как-то она дала себе слово не заливать горе и тоску вином. Но Матвей, например, обещал ей не курить, а сейчас наверняка дымит как паровоз в постели с Лилькой.
Тут опять раздался звонок в дверь.
Глеб как будто почувствовал ее слабину, решил вернуться. Только зря.
Василиса решительно вернула бутылку на место, закрыла створку шкафа и направилась к двери, настраиваясь на гневную отповедь.
За порогом стоял Матвей. Он щурился, пытаясь скрыть пьяное брожение во взгляде, на ногах держался вроде бы крепко, но это стоило ему заметных усилий. Пахло от него мускатным орехом, которым он пытался заглушить многодневный перегар.
