Своеобразным общим маркером для территории, которую охватывал этот кочевой мир, считается орнаментальный «звериный стиль». Обнаруженные артефакты несут на себе изображения различных зверей – оленей, лошадей, овец, свиней, тигров, а иногда и мифических грифонов. Вероятно, этот стиль основывался на тотемах отдельных племен и в I тыс. до н. э. получил распространение на огромных пространствах Евразии, от границ Китая и Индии до Западной Европы, в наиболее развитом виде присутствуя в культуре скифов, саков, древних алтайцев, фракийцев и сарматов.
Такому широкому распространению кочевой культуры содействовали не только миграции, но и торговые связи с народами Алтая, Сибири, Европы, Азии. Уже к середине I тыс. до н. э. стал функционировать так называемый «степной путь», протянувшийся из Причерноморья к берегам Дона, затем в земли савроматов, ираноязычных племен, в Южное Приуралье, к Иртышу и далее – на Алтай и в степи Монголии. По этому пути везли шелк, меха и шкуры, изделия из драгоценных металлов. В распространении драгоценных шелков участвовали кочевые племена саков и скифов, через посредство которых этот диковинный для того времени товар попадал в Центральную Азию и Средиземноморье.
Уже собрано достаточное количество артефактов, которые свидетельствуют о тесных контактах жителей Древнего Китая с населением степного пояса Евразии. Причем очевидно, что наиболее активными и инициативными в налаживании этих контактов были именно кочевники, которые распространяли свое влияние все дальше на восток и юг Евразии. В то же время древние китайцы-хуася пытались защищать свою территорию от набежчиков, а иногда и вторгались в земли «варваров», чтобы отогнать их от своих границ или расширить собственные владения.
«Скифы» в Китае
Северных и северо-восточных соседей китайцы назвали ди, но они появляются в поле зрения китайской историографии лишь при описании событий VII–IV вв. до н. э. Возможно, часть племен ди относилась к кочевникам «скифского» круга, что археологически засвидетельствовано находками бронзовых изделий – памятниками «звериного стиля» искусства Ордоса и Внутренней Монголии. Обозначение ди китайцами не связано с этнической характеристикой племени, и мы не знаем, как себя называли эти племена.
Так, в провинции Ляонин было выявлено поселение культуры Сяцзядянь. Ее верхняя фаза, или слой существовала параллельно с династией Западной Чжоу, и здесь были найдены клевцы-гэ и бронзовые сосуды явно чжоуского происхождения. Но при этом орудия из бронзы, которые использовались повседневно, – кинжалы, топоры, стамески, наконечники стрел, ножи и шлемы – были украшены изображениями животных и природными мотивами, в которых прослеживается сходство со скифскими, что свидетельствует о контактах степных культур Евразии. Так же, как и многие кочевники Евразии, они сооружали курганные могилы над своими усопшими. Носители этой культуры уже были искусными наездниками, о чем свидетельствуют находки уздечек и остатков конской сбруи. Археологическая культура верхнего слоя Сяцзядянь может ассоциироваться с летописными дунху – восточными ху.
Тот факт, что именно кочевники научили китайцев верховой езде, бесспорен. Война и неожиданные набеги с целью захвата добычи – важная сторона жизни кочевников. По словам китайского сановника VI в. до н. э., северные варвары «ценят богатства и с пренебрежением относятся к земле»; слово «богатства» трактуется здесь как «золото, яшма, полотно и шелк». Однако даже во времена смуты, когда мелкие китайские царства находились в упадке, никогда не существовало угрозы завоевания их кочевниками. Набеги кочевников сдерживались военными мерами, дарами, подкупом вождей, торговлей. В ходе военных столкновений китайцы не раз убеждались в достоинствах варварской конницы, а иногда даже перенимали одежду и оружие своих противников.
Достаточно известным в китайской истории периода Чжаньго стал случай, когда правитель северного царства Чжао, Улин-ван (правил в 325–299 гг. до н. э.), нарушил обычай хуася – «стал носить варварскую одежду, обучаться верховой езде и стрельбе из лука». Аристократы Чжао, включая наследника престола, протестовали против введения кавалерии вместо колесниц, не соглашались носить «варварскую одежду» – короткие куртки и кожаные штаны для воинов, считая, что и то, и другое является отказом от китайской культуры и позорным падением в дикость и варварство.
Улин-ван считал намного бо́льшим позором терпеть унизительные поражения от соседей и кочевников и настоял на своем. После того как кавалерия царства Чжао (состоящая частично из «варваров») в сражениях быстро доказала свое преимущество, протесты смолкли, и кавалерией обзавелись все остальные центрально-китайские государства. Впрочем, Улинь-ван, как и другие правители древности, даже после этого продолжал строить стены и систему укреплений вдоль пограничной линии, что заложило особую китайскую традицию стеностроительства, которая позже приведет к сооружению всемирно известной Великой Китайской стены.
Жуны и государство Цинь
В древних гадательных надписях на панцирях черепах и лопаточных костях животных северо-западные соседи китайцев-хуася именуются цяны. Позднее, в эпоху Чжоу, название цян исчезает, а те же соседи именуются жун или цюаньжун, их локализуют в современной провинции Шэньси. Именно эти племена в свое время отогнали племя чжоусцев с запада к границам Шан, чем и предопределили направление их последующей экспансии на Восток, к Великой Китайской равнине.
Эти племена не имели в то время единого государственного образования, однако они часто собирались в союзы или выступали союзниками различных китайских государств. Тотемом цюаньжунов был белый волк, и поначалу их имя означало «воинственный», поскольку они были давними военными противниками династии Чжоу. Правители Западной Чжоу сами предпринимали походы против жунов.
Некоторые исследователи считают их народом тибето-бирманской семьи, другие пытаются привязать к археологической культуре плиточных могил (ок. 1300–300 гг. до н. э.), которая была распространена на огромном пространстве от озера Байкал на севере до предгорий Куньлуня на юге. Плиточные могилы сооружались из неглубоко погруженных в землю плоских каменных плит, образующих прямоугольный ящик. Погребаемых клали головой на восток вместе с оружием, украшениями, сосудами. Специфическими предметами в захоронениях являются сосуды на трех полых ножках (триподы) и бронзовые ножи с выемчатыми фигурками людей и животных, бронзовые удила, часто – кости коня. Но если жуны – это «плиточники», тогда этот народ относится скорее к кочевому миру, хотя реконструкция ряда останков говорит, что это был народ с доминированием монголоидных черт.
Китайские историки говорят, что с незапамятных времен в западной провинции Ганьсу существовал род, названный Ин, который имел родственные связи с жунами. Его представители якобы верой и правдой служили Чжоускому дому, и уже с XI в. до н. э. они выращивали коней для нужд двора.
Когда в 771 г. до н. э. жуны разрушили старые чжоуские столицы, якобы именно представителю этого рода чжоуский Пин-ван смог доверить свою безопасность. Это был представитель рода Ин Сян-гун, который получил указания вана освободить старые столицы Чжоу от захватчиков и создать новый удел Цинь. Что интересно, сестра Сян-гуна была выдана замуж за одного из предводителей племени жунов, и вероятно, в самом уделе люди этого племени составляли значительное число населения. Поначалу Цинь считался «полуварварской» территорией и имел статус ниже, чем пожалования, которые ван выделял для родовитых князей-чжоухоу. Однако в результате успешных боевых действий против жунов Сян-гуну (годы правления в Цинь 777–766 до н. э.) и его преемникам удалось существенно отодвинуть границы Цинь на запад и защитить от вторжения с запада центрально-китайские государства. За это цинские правители получили статус «Повелителей Запада» и фактически на тех самых землях, где столетия до этого зарождалась династия Чжоу, начали создавать новое сильное государство.
