— Или, может, он просто мудак, — улыбнулась она.
Я проигнорировала ее замечание:
— Событие смерти изменилось в последнем убийстве. В то время, как другие были быстрыми и милосердными, смерть Гейба Кевина была не такой.
— Что ты имеешь в виду? — ее улыбка исчезла.
— Первых пять жертв задушили, — я подалась вперед. — Но Гейба Кевина, хоть он и умер от асфиксии, не задушили.
— А что? Утопили?
— Он умер от сухого утопления.
[1]
Она вздрогнула:
— Ты имеешь в виду метод, используемый ЦРУ?
— Да. Это невероятно болезненная смерть. Мучительная. Скорее всего, медленная. Так что? Почему? — я изучающе посмотрела на стену, глядя на фото возле снимка Ноя Уоткинса. — Что отличает Гейба Кевина?
Раздался громкий стук в дверь, заставивший нас подпрыгнуть. Дверь открылась, и в кабинет заглянул Джейкоб.
— Беверли, пришел клиент на консультацию в четыре часа.
— Я сейчас буду, — она оглядела стопку документов. — По крайней мере, я знаю, чем ты занималась в последние два дня. Когда ты снова встречаешься с адвокатом?
— Сегодня вечером, — я повернула к себе овальный циферблат часов. — В пять. Его офис в центре, поэтому мне скоро нужно выходить, чтобы не попасть в пробку.
— Ага, — она недвусмысленно оглядела меня. — Костюм «Шанель» без колготок. Моя мать бы гордилась.
Мать Беверли была одной из самых нашумевших сводниц в Лос-Анджелесе, поэтому я интерпретировала комментарий так, как он и подразумевался.
— Это не такого рода встреча.
Она откинулась на спинку дивана, закинув в рот красную шоколадку.
— И все же… легкий доступ под юбку… может, у тебя и бюстгальтер спереди расстегивается?
Я проигнорировала намек и взяла пустую чашку.
— Напомни мне никогда больше не рассказывать тебе о своей половой жизни.
— Ха! — она рассмеялась. — Дорогая, это не жизнь. Это как пукнуть в пустой комнате. Воняет страшно. Поверь мне, если бы у тебя было столько секса, сколько у меня, ты бы уже не думала об этом парне. Ты бы уже переключилась на другого мускулистого дылду и забыла о нем.
— Пожалуйста, не сравнивай ночь страсти с пуканьем. И я не думаю о нем. По крайней мере, не в романтическом смысле.
— О, дорогая, — она одарила меня знающей улыбкой. — Ты разбираешься в убийцах, а я — в сексуально обделенных клиентах. Ты однозначно о нем думаешь, и в этом нет ничего плохого, — она поднялась с дивана. — Просто не отделяй голодание от хорошей еды.
Роберт Кевин был хорошей едой. Может, я и изголодалась, но он был шеф-поваром удовольствия. Я проглотила ответ и подошла к краю стола.
— Скажешь Джейкобу, что я скоро ухожу? На случай, если я ему для чего-то нужна.
— Скажу, — она скомкала пустой пакетик из-под сладостей и снова оглядела мою гору бумаг. — Удачи.
Я подождала, пока она уйдет, а затем открыла боковой ящик стола и достала запасные колготки, которые хранила там на случай, если на моих появится зацепка. Я несколько мгновений глядела на вакуумную упаковку, а потом вернула их на место.
Это не было громким пуканием. Просто смешно.
Глава 22
Если мой кабинет был похож на палату психиатрической больницы, у Роберта все было в идеальном порядке. Я поставила сумку на стол для совещаний и оглядела комнату. Все очень по-мужски. Акценты из темного дерева, яркие и насыщенные картины. Не хватало только чучела головы животного на стене. Я пыталась не анализировать, но этот декор был как собака, писающая на стены, чтобы отметить территорию и продемонстрировать власть.
Роберт говорил по телефону, понизив голос и отвернувшись в кресле к окну, поэтому я воспользовалась возможностью побродить по кабинету. Он был огромным, явным выражением статуса, достаточно большим, чтобы вместить стол для совещаний, отдельную зону для сидения и его гигантский стол. Там был и книжный шкаф, возле которого я остановилась, с удивлением обнаруживая художественную литературу, а не юридические журналы. На второй полке стоял маленький аквариум с воздуховодом. На меня тупо глядела золотая рыбка, пока за ней медленно открывался сундук.
Золотая рыбка. Интересно.
— Доктор Мур.
Я повернулась. Роберт закончил разговор и повернулся ко мне.
— Как поживает наш хороший доктор?
— Я в порядке, — я оглянулась на аквариум. — У тебя есть рыбка.
— Это да. Красивая женщина сказала, что мне стоило бы завести питомца, так что… вот.
Он умел обольщать, надо отдать ему должное. Скольким женщинам он говорил подобное? Дюжинам? Сотням?
— Ты всегда делаешь то, что говорят тебе «красивые» женщины? — я повернулась к нему.
— Зависит от женщины, — слова прозвучали легко, но я видела усталость на его лице. Он встал и обошел стол. — Присядь. Эти каблуки, наверное, тебя убивают, — он устроился в одном из больших кожаных кресел, а я последовала его примеру. — Как продвигается твой портрет?
— Я не уверена, — признала я. — Я поверхностно изучила убийства и теперь разбираю каждое детально в хронологическом порядке. Я примерно на середине. Сейчас на третьей жертве.
— Ной.
— Да, — я наблюдала за его лицом, считывая напряжение. Ему не нужен был психологический портрет. Он нуждался в терапии, нацеленной на восстановление после утраты близкого человека, а еще в отпуске в миллионе миль от крови, месива и фотографий мертвых подростков. — Ты читал все дела?
— Да.
— Знаешь, ты не можешь закалить себя. От того, что ты будешь смотреть на снимки других мальчиков, смерть Гейба легче не станет.
— Мне это помогает, — он вздохнул. — Я не единственный провалившийся родитель.
— Ни один из вас не провалился. Ты это знаешь.
— Ну, такое. Другое решение изменило бы все. Если бы он никогда не увидел Гейба, он бы его не схватил.
— Не надо нырять в эту кроличью нору, — покачала я головой. — В каждом действии и решении, за которые ты себя коришь, смотри на намерения. Ты делал и продолжаешь — даже теперь — делать все, чтобы защитить его.
— Мне не нужен психолог, Гвен, — он натянуто улыбнулся. — Мне нужно знать, что ты нашла.
Он не знал, что ему нужно, но я была не вправе навязывать ему лечение. Я переключилась в рабочий режим.
— Что ж, я изучила дела и могу составить грубый набросок психики убийцы, но он, вероятно, изменится, когда я со всем закончу.
