Он взял шампунь и выдавил шарик бледно-фиолетовой жидкости на ладонь. На чердаке не было простого способа помыть голову. И она не доверяла ему настолько, чтобы позволить спуститься вниз. Он запустил мыльные пальцы в волосы и вспомнил длинные ногти, которые чесали и массажировали ему голову. Мягкое прикосновение ее губ ко лбу.
Со взрослой женщиной все было по-другому. Девочки в школе казались бессмысленными и незрелыми в сравнении с ней. Ее уверенный взгляд, когда она седлала его голое тело. Соблазнительное мурлыканье ее голоса над ухом. Она любила его. Это она прошептала, пока тот мудак наблюдал. Она понимала Скотта.
И каждый день, когда ее муж уходил на работу, она доказывала это. Она целовала его и ухаживала за ранами с предыдущего вечера. Она надевала кружевной наряд и ложилась возле него, рассказывала о их будущей совместной жизни. Без Джея. Без школы. Она не видела в нем ребенка, она воспринимала его как мужчину. Она хотела его.
А он хотел ее. Даже теперь, месяц спустя. Особенно теперь.
— Скотт?
Он выругался, услышав голос матери. Она никак не оставляла его в покое. Всегда маячила рядом. Всегда наблюдала, нахмурив лоб, словно пыталась в нем разобраться. Он хотел, чтобы она просто прекратила. ОТСТАЛА. Отслеживание его звонков? У него что, вообще не было больше права на личное пространство?
Он подставил голову под воду, смывая шампунь и не обращая внимания на второй раз, когда она позвала его по имени, уже громче. Ближе. Хорошо, что он запер дверь. Она, наверное, уткнулась губами в щель, прижавшись гигантскими искусственными сиськами к дереву.
Зачем она вообще их сделала? Папе было все равно. Папа едва их заметил.
Грудь Брук была идеальной. Она позволяла ему целыми днями трогать их, спрашивать о них что угодно. Они были натуральными, так она сказала.
Послышался громкий треск и грохот снаружи. Скотт вытер запотевшее стекло и увидел открывающуюся дверь, а за ней своих родителей. Какого черта? Он выключил воду.
— Скотт?
Почему мама все повторяла его имя? Он стащил полотенце с подогреваемой вешалки.
— Скотт, в новостях показывают какую-то найденную ими комнату. Чердак, — отец говорил резким тоном, которого он не слышал очень давно.
Он замер, прижав полотенце к лицу. Чердак. Он вытер глаза и медленно обернулся полотенцем. Он открыл дверь душа и вышел.
Его родители стояли рука об руку, соприкасаясь плечами. Мать была в красной блузке и белых шортах. Отец, почти полностью поседевший, упирался руками в бедра.
— Можно мне немного личного пространства?
— Ты нас слышал? — повторила мать. — Они нашли чердак, полный всякого, и говорят, что тебя там держали.
— И это не дом Рэндалла Томпсона, — мрачно добавил отец.
Конечно, нет. Рэндалл Томпсон был пешкой, заслуживающей гнить в тюремной камере до конца жизни за то, что сделал с Брук. Скотт закрепил полотенце на бедрах и прошел мимо них в гардеробную.
— Тебя держали на чердаке? — спросила мать.
Она снял со стопки белую футболку и задумался, что было известно полиции. Как они нашли чердак? Если дом выставлен на продажу, а Брук с Джеем уехали… разве они не очистили бы чердак перед переездом?
— Его нашли в этом доме, — мать подняла телефон перед его лицом. Он попытался отвернуться, но она подовинула экран ближе. — СМОТРИ, Скотт. Узнаешь этот дом?
Конечно, да. И, конечно, он не мог в этом признаться. Потому что он сказал полиции, что его отпустили в нескольких милях от дома и он не видел, где его держали.
— Я не знаю. Нет, — он оттолкнул ее руку.
— Они нашли два трупа в том доме в день, когда ты вернулся, — голос матери был стальным, стойка неподвижной.
Два трупа? Его рука, тянувшаяся к шортам, замерла на полпути.
— Кого?
— Джона и Брук Эбботт, — она пролистала изображения на экране и повернула к нему новый снимок.
Джон и Брук Эбботт
Джон и Брук Эбботт
Джон и Брук Эбботт
Джон и Брук Эбботт
Джон и Брук Эбботт
Мысли застыли при виде пары. Брук была в красном сарафане, улыбалась, длинные волосы спадали на плечи волнистыми локонами. Джей был в рубашке с воротником и хаки, крашеные в черный волосы прикрывали лысеющую голову. Это они, прямо под жирным черным заголовком: «КРОВАВОЕ СЕРДЦЕ — ЛИЧНОСТИ УБИЙЦ».
Джей. Его звали Джон? Неудивительно, что он ничего не нашел о них в Интернете, хотя без знания фамилии это было невозможно. Теперь он взял телефон у матери и уставился на фотографию. Мужчина, разрушивший его жизнь, и женщина, спасшая ее. Три месяца, сказала она. Подожди три месяца и позвони мне. Она засунула записку с номером ему в карман. Три месяца. Она поцеловала его в губы. Тогда мы сможем быть вместе.
Но он не смог выждать три месяца. Он сходил с ума без нее, чувствовал себя потерянным в старой жизни и имел множество вопросов. Что сказать полиции, видела ли она его по телевизору, и мог ли он увидеть ее? Хотя бы издалека. Если бы он мог просто поговорить с ней, может, зудящее ощущение, охватывающее его, унялось бы.
Поэтому он позвонил ей. Рано, он знал. Но он все равно ожидал, что она ответит или хотя бы перезвонит. Чего не произошло, поэтому он начал писать ей. А потом ее автоответчик был переполнен, и он нарушил все правила, отследив путь, по которому бежал от их дома. У него не было плана. Он просто собирался проехать мимо. Может, припарковаться через несколько домов и пройтись. Может, подождать, пока она выйдет из дома, и пойти за ней.
В день, когда он туда поехал, прошло всего лишь три недели с его освобождения, и все же их уже не было. Жалюзи закрыты. Машины нет. Газон недавно подстрижен, а во дворе стояла вывеска «Продается». Когда он позвонил по номеру на вывеске, женщина сказала, что в доме никто не живет.
Брук оставила его. Забросила их планы на счастливую жизнь и уехала. Так он думал, отправляясь с разбитым сердцем назад к пустой жизни, проигнорировав вопросы родителей и забравшись в кровать.
— Скотт, это он тебя похитил? — настала очередь отца поднимать телефон, и теперь на экране виднелось лицо Джея с этой его уродливой ухмылкой, обнажающей верхний ряд отбеленных зубов. Он ухмылялся так же, остановив Скотта на школьной парковке. Продолжал ухмыляться, когда прижимал Скотта к матрасу и раздвигал ему ноги. Позже Брук говорила, что он любил доминировать. Что над Джоном издевались в детстве и что-то в причинении боли и отбирании невинности у других приносило ему умиротворение.
Джону требовалось много умиротворения. Чем больше Скотт кричал и молил его сквозь кляп, тем шире становилась эта тупая ухмылка. И Брук тихонько сидела, наблюдая за этим. Позволяла этому случиться, потому что если бы воспротивилась, досталось бы уже ей. Она была пленницей, совсем как он. И она лечила его каждый день, пока Джон был на работе, а он лечил ее.
