— Я могу побриться, — поморщился он.
Я провела пальцами вдоль его челюсти и потянула за необузданные, густые клочки бороды.
— Я бы предпочла, чтобы ты этого не делал.
Он потянул за край моего стула и пододвинул его ближе.
— Я также хотел отдать тебе это. Ты оставила его у меня дома.
Он что-то вложил мне в ладонь, и я, опустив взгляд, увидела кольцо с изумрудом.
— Роберт… — запротестовала я.
— Перестань, — приказал он. — Мы уже спорили на этот счет. Оно твое. Забирай. Считай это извинением за то, что я пытался тебя убить, — он скривился. — Так что, сможешь меня простить?
— Я не знаю, — я надела кольцо на безымянный палец правой руки. — Ты можешь простить меня за то, что не поняла, каким чудовищем был Джон Эбботт?
Он пристально поглядел на меня. Его взгляд дрогнул, когда он читал, судил и обдумывал то, что увидел в моих глазах.
— Думаю, уже простил.
Не простил. Была высокая вероятность, что он вообще никогда меня не простит.
— Как ты узнал, что он виновен? — спросила я. Единственный вопрос, оставшийся без ответа, преследовал меня три месяца.
Он вздохнул. Я знала, что он не хочет идти по той же дорожке, но мне нужно было знать, что такого увидел он и что пропустила я.
— Отчет со вскрытия Гейба. Тесты крови, — он повернулся к бару и взял напиток. — Уровень инсулина был идеальным, словно он все время был с помпой. Но для этого ему бы понадобились вливания.
— Так почему ты не заподозрил другого диабетика?
— Есть дюжины вариаций инфузионных растворов, но более важно, что мне не позвонили, чтобы я забрал его лекарства. Чего я не заметил сразу и даже не подумал об этом. Я имею в виду, мой сын пропал. Я едва мог вспомнить свое второе имя, не то чтобы заметить, позвонили ли мне из аптеки. Даже если бы я заметил, то списал бы на их осведомленность о его исчезновении. Но спустя почти семь месяцев после его исчезновения, я кое-что покупал в аптеке и вспомнил об этом, — он посмотрел на меня. — Поэтому я связался со страховой компанией, и оказалось, что кто-то другой забирал его лекартва. Не только инсулин, но и ингалятор.
— И тогда ты понял, что это он?
— Нет, — он вздохнул и отпил из бутылки. — Тогда я начал проверять биографии других сотрудников аптеки и потратил кучу времени, прежде чем понял, что это Джон.
— Ох, — жестокая ирония — вещь, зацепившая внимание Джона, стала тем же, что привело Роберта к убийце.
— Я кучу раз разговаривал с Джоном о Гейбе до, во время и после его исчезновения, и ни разу ничего не заподозрил, — он посмотрел мне в глаза. — Я по глупости решил, что для тебя все было не так.
— Я профессионал, — пожала плечами я. — Моей работой было что-то заметить, — и мы оба в разные моменты времени были глупцами и лжецами.
— Вот, — он поднял бутылку. — За убаюкивание горестей.
— За это я выпью, — я чокнулась с ним стаканом.
Я улыбнулась знакомому прошлому, вспоминая, что когда-то я произнесла этот же тост в захудалом кантри-баре. Казалось, это было так давно. Мы были незнакомцами, соединенными судьбами без нашего ведома, которые фокусировались на отвлечении от скорби и проблем.
Уильям Берроуз когда-то сказал, что жизнь никому не принадлежит, но любому, кто способен поднять сковородку, принадлежит смерть. Он был прав. Убийство — это простая часть. Жизнь — нахождение счастья — это сложная часть. Преодоление скорби и вины, обретение способности любить и доверять… я хотела пройти этот путь, но мне очень нравилось баюкать свои горести. Я наслаждалась глубиной эмоций, доказательством, что душа все еще существовала в ноющей груди.
Однажды я преодолею это и прощу себя. Я проживу правильную жизнь. Но теперь мне просто нужно было выжить. Выжить и расчистить время в календаре для одного нового клиента. Растрепанного бородатого убийцы, пахнущего солнцезащитным кремом и ухаживающего за золотой рыбкой.
Роберт потянулся к моей руке, и на этот раз я не отстранилась.
Благодарности
Интересно то, что первые черновики — это одинокие путешествия. Поздние ночи, спину протестующе сводит, рядом возвышается гора пустых банок из-под газировки, собака громко храпит, пока ты пытаешься управиться еще с парой сотен слов перед сном. Не к кому обратиться, некому передать клавиатуру и сказать: «Эй… закончишь эту главу?». Мы застреваем в гипотетическом каноэ посреди озера, где некому грести кроме нас.
Но потом… мы добираемся до другого берега, и там ожидает группа, которая подберет тяжелую рукопись и сможет помочь. Группа этой книги была потрясающей, и я могла бы заполнить еще двести страниц хвалами в их честь. Но пока что попытаюсь быть краткой.
Спасибо Мауре Кай-Каселле за то, что была источником поддержки и мудрости последние восемь лет. Ты всегда веришь в меня и мои истории, и я так благодарна тебе за все, что ты сделала для моих произведений и моей карьеры.
Мега Парек, эта книга существует благодаря тебе! Спасибо за твои советы и идеи, за придумывание элементов сюжета и перебирание дюжин концепций, пока мы не нашли нужную. Я так довольна тем, какой получилась книга, и мне повезло быть частью семьи Thomas & Mercer. Спасибо за твое видение и поддержку.
Шарлотта Хершер, твои поправки и комментарии сильно укорепили эту историю. Спасибо, что давила там, где это было нужно, и давала пространство там, где я упрямилась. И за все поздние письма и звонки — я ценю твое желание и преданность больше, чем ты думаешь. Теперь у нас за поясом двое книжных детишек, и я надеюсь, в будущем их станет еще больше.
Лауре Барретт, редактору Саре Брэди, корректору Джиллу Крамеру, и тем, кто форматировал, а также разрабатывал обложку, и команде Thomas & Mercer: спасибо за ваше внимание к деталям, творческий талант и поддержку этой книги. Я искренне ценю ваши усилия.
И наконец, читателям. Вы не представляете, насколько вы важны. Спасибо, что выбрали эту книгу. Спасибо, что шагнули в мир Гвен и Роберта. Я надеюсь, вам понравилось читать их историю так же, как мне — писать ее.
До следующей книги…
Алессандра
