Спустя полчаса явился хорошо выспавшийся и довольный как кот Тихон.
– Здравствуйте, барин, на все времена! – звучно поприветствовал он хозяина.
Слова ударили по вискам, и Георгий сморщился.
– Говори тише, набат пожарный. Собирай вещи, выезжаем.
– Да как же это, ваше высокородие, – как всегда в волнении, слуга повысил хозяина сразу на два ранга, но говорить стал шёпотом, для большей тишины ссутулив плечи. – Вон, с лица вы спавши, хвораете, да разве можно так в дорогу?
– Сам дурак, что на ассамблею поехал – самому и расхлёбывать. Давай не артачься, а собирайся.
– Обернусь тогда до Прасковьюшки – вещички свои заберу.
На лёгких рысях Тихон побежал обратно, а за два двора до заветного дома шаг сбавил и приблизился степенно.
– Уже вернулся, свет мой, Тихон Лазаревич? – с поклоном встретила гостя хозяйка.
– Нет, голубушка, уезжаю я, проститься забежал.
– Как же так?
– Барин торопит, сей час – собираться, второй – отправляться…
– Зачем же он так спешит?
– Дело государево, да и… вправду спешит, уж я ему пенял, да без толку, – пожаловался столичный гость. – Вот и теперь, после ассамблеи нездоров, ан всё равно погоняет.
– А что ж за дела такие?
– И не спрашивай, душенька, дела тёмные. – Полюбовник склонился к уху Прасковьи и важно прошептал: – Нечистая сила! С нею барин мой борется.
– Батюшки, как интересно. И ты с ним, Тихон Лазаревич?
– Я? Я-то нет, куда мне…
Прасковья улыбнулась и погладила кавалера по голове, будто любимого кота.
– Говоришь, похмелка его ласкает? Есть у меня доброе средство, обожди тут, Тихон Лазаревич.
Хозяйка юркнула сени, на бегу прибрала порожний горшочек, и в избу. Внутри отворила лаз и по длинной приставной лестнице скоренько сошла в тёмный подпол, оказавшийся и выше, и шире светлицы. Стены его были увиты толстыми корнями так плотно, будто бы сверху рос непролазный бор; в щелях и завитках их были рассованы кубышки, горшочки, туески и даже несколько стеклянных пузырьков. Кабы хозяюшка запаслась лучиной или каганцом, то по углам пещеры можно было б разглядеть всякие вещи: и лошадиный хомут с колокольцами, и витой канделябр, и венец на крышу в виде резной бараньей головы, и даже наковальню. Главной же достопримечательностью мог бы считаться расположившийся точно под проёмом лаза большой чугунный котёл на тонких кованых опорах в виде куриных лап. Таких он был размеров, что, казалось, положи туда трёх баранов – всех за раз сваришь.
Но нынче владелица не уделила всему этому внимания и припала к корням-полочкам. Замерев на мгновение и закрыв глаза – хотя вокруг и так не было ни огонька – она стала метаться вдоль стены и ощупывать вместилища своих зелий и порошков. Из-под закрытых век, просвечивая сквозь кожу, показалось зелёное свечение. В тот же миг волосы ведьмы распустились и стали помогать: разбившись на подвижные пряди, касались то одной кубышки, то другой; даже гашник с передником и подолом платья зашевелились, завились и потянулись к стене, стараясь пособить хозяйке.
Если бы простодушный Тихон взглянул сейчас на свою зазнобушку, то, пожалуй, не избежал бы медвежьей болезни.
Поиск много времени не занял, и нужные кубышки и туески повисли вокруг, нанизанные на ветви волос. Прасковья стала открывать крышечки и шумно, широко раздувая ноздри, вдыхать запахи. Воздух в подполе не был затхлым, а, наоборот, источал свежесть сырой земли, какая бывает на только вспаханном поле после дождя, и потому каждый сторонний дух чувствовался особенно остро. Какие-то порошки она ссыпала в горшочек щедро, какие-то отмеряла щепотками, сопровождая каждое движение неразборчивым бормотанием. В конце действа залила смесь водой, и снадобье было сотворено.
Легко, будто девчонка, взбежала колдунья по лестнице, да так быстро, что косы её едва успели заплестись и уложиться обратно под кичку.
– Вот – питьё нутро наладит и похмелку враз отвадит, будет барин попивать да оставит поспешать.
– Эк ты складно сейчас проворковала, голубушка. Поднесу ему, поднесу, вижу, что с душой ты о нём печёшься.
– Любопытно мне стало на твоего барина поглядеть. Ты поспешай, дружочек, а как господин поправится, тотчас и возвращайся ко мне.
И Тихон поспешил, да так, что совершенно позабыл, зачем приходил. Добежав до трактира, он застал Воронцова уже умывшимся, одевшимся и почти ожившим.
– Забрал вещи? Выезжаем.
– Э-эм… Вот, Георгий Петрович, выпейте снадобье, Прасковьюшка моя сотворила, от хвори враз избавит.
– Уже твоя Прасковьюшка? Ловок, хват, ну да мне уже легче.
– Ан всё ж испейте, она старалась.
– Так что же, она знахарка?
– Нет… гм… не знаю.
– Я ж просил тебя разузнать.
– Я-а-а… спросил у неё.
– И что же?
– Не… не п-помню.
Видок у слуги был, как у побитой собаки.
– Занятно. Дай-ка питьё.
Воронцов взял горшочек, откупорил и поднёс к носу.
– Запах приятный, но уж больно много туда намешано, – сказал он, чуть потрясывая кубышку и с сомнением разглядывая содержимое.
Послышался звук шагов, и Воронцов отвлёкся, а в следующее мгновение в трактир вошла племянница князя.
– Здравствуйте, Георгий Петрович.
– Доброго здоровья, Катерина Сергеевна, – поклонился кавалер.
Найдёнова подошла к столу и села, за ней прошла сопровождавшая её гувернантка и встала у стены.
– Простите мне мою смелость, Георгий Петрович. К сожалению, на балу я не смогла получить толику вашего внимания и потому решилась на визит.
– Я к вашим услугам, мадемуазель. – Воронцов опустился на лавку рядом, расположившись напротив собеседницы полубоком.
Гостья, казалось, смутилась и опустила взгляд на перчатки, которые теребила в руках.
– Я… я бы хотела узнать о придворной жизни. Вы, офицер лейб-гвардии её величества, должно быть, часто видите государыню.
– Да, случается, – офицер улыбнулся, – но я не светский лев, мадемуазель, а караулы и обходы дворца хоть и позволяют видеть императрицу, но лишь мельком. Правда, она каждый раз здоровается и с офицерами, и с солдатами, иногда спрашивает о здоровье, но и только.
– О, это чрезвычайно интересно! Но здесь душно.
Воронцов смутился, решив, что речь о запахе, оставшемся от его вчерашних похождений.
– Георгий Петрович, не согласились бы вы составить мне компанию на прогулке?
– Да-да, конечно! – Он был рад избежать конфуза.
В конце концов, небольшая прогулка не задержит надолго.