Спускаясь с крыльца, Найдёнова будто бы запнулась, ухватилась за подставленную руку и больше её не выпускала.
– Благодарю вас. Прогуляемся вдоль реки. – Барышня указала на здание дворянского собрания и добавила: – Удобная тропинка начинается сразу за «большим домом».
Тихон и гувернантка вышли следом и тенью двинулись в двух-трёх шагах позади.
– Большой дом? Откуда такое название?
– Мужики прозвали, а все подхватили. Как вам наш городок?
– Очень хороший, уютный, – ответил Воронцов, обходя лужу.
– Ха-ха, – невесело проронила спутница. – Не лукавьте, Георгий Петрович, за ним нет присмотра, он предоставлен сам себе.
– Хмм, – затруднился с ответом кавалер.
– Здесь всем управляет мой дядя, вы знали?
– Нет.
– Колосков ничего не делает без его позволения, да и вообще ничего не делает.
– Гм, какие смелые суждения у юной мадемуазель.
– У дурочки, вы хотели сказать?
– Нет, ни в коем случае. Но…
– Женщинам не положено высказываться о неустройствах государственных, это дело мужчин, – с грустью продолжила барышня.
Она смотрела перед собой, и разговор шёл будто бы отвлечённо. Беседующие и их провожатые уже вышли на широкую тропу, бегущую по высокому, покрытому травою речному берегу.
– Вы преувеличиваете.
– Нисколько, cette inégalité**, ведь у нас нет даже права выбрать себе спутника – мужа выбирает отец или брат, или… дядя.
– Таковы наши традиции, и, потом, отец не пожелает своему чаду злой доли. Скорее, напротив.
– Отец – быть может, а если вашу судьбу берётся определять дальний родственник, к тому же человек жестокий и алчный, даже страшный? – Найдёнова посмотрела на спутника, надеясь поймать взгляд Воронцова.
– Что ж, его выбор тоже не обязательно обернётся трагедией и тому есть немало примеров.
Воронцов рассуждал теоретически и даже небрежно, ему хотелось уже выехать, и взгляда он попросту не заметил.
– Как вы можете так говорить? А если тебя обещают, как прибавку к контракту, как награду за работу, словно вещь, красивую игрушку?
Найдёнова говорила всё ещё негромко, но с силой и возмущением. В глазах девушки вот-вот должны были появиться слёзы, когда Воронцов повернулся к ней.
– Простите… Я – осёл! Вам грозит несправедливость? – очнулся он и остановился.
– Не останавливайтесь! Агнес заметит и всё доложит князю!
– О!
– Да тише же! Не привлекайте внимания! Дядя, он… он имеет власть надо мной и пользуется этим.
Воронцов шёл теперь скованно, слушая и опасаясь сделать лишнее движение, а Найдёнова рассказывала свою историю.
– Моя матушка скончалась, когда мне было семь лет, и до пятнадцатилетия меня воспитывала тётка, женщина добросердечная, но скупая до низости. За матушкиным наследством, крохотной деревенькой в четыре двора, она глядела плохо – выжимала из крестьян барщину, и ко сроку моего вступления в права все разбежались, остались только пустые избы. Конечно, она была счастлива отправить меня к своему двоюродному брату, князю Борису Константиновичу, якобы для поиска подходящей партии. – Катерина Сергеевна глядела на реку, будто бы разговаривая сама с собой. – Но на ярмарку невест я не попала, ведь никакого поиска не было и нет. Мне тяжело говорить вам это, сударь, ведь мы, по сути, чужие люди, но я принуждена. – Барышня всё ещё не смотрела на спутника. – Князь располагает мною всецело, то есть как своей дворовой девкой… Я не княжеского рода, но дядя всем говорит обратное, затем лишь, чтобы поднять мою цену. Поверьте, недалёк тот день, когда я отправлюсь «погостить» к кому-нибудь из его торговых партнёров. Моё падение тогда будет окончательным.
Найдёнова замолчала, и спутники шли какое-то время в тишине. Воронцов не представлял, чем он может помочь. В голове вертелся только поединок. Но дуэль… Даже если дуэль и сойдёт с рук, и его не повесят, то она точно поставит крест на дальнейшей карьере – Шешков не простит огласки.
– Это бесчестно, я… – начал Воронцов, так и не придя к какому-нибудь решению, просто молчать дальше означало признать себя то ли трусом, то ли мерзавцем.
– Понимаю, что не вправе обременять вас просьбами, – перебила его Найденова, и голос её, до того уверенный, сделался слабым и просительным. – Но я не прошу многого, только передайте мои слова её величеству, она женщина, она поймёт. А больше мне не у кого искать защиты…
От этих слов Георгий готов был провалиться сквозь землю. Его не просят быть спасителем, только курьером – какое гнусное облегчение!
– Я непременно передам вашу просьбу государыне, – вымученно проговорил он.
– Благодарю вас.
Найдёнова вновь подняла взор на кавалера, и на сей раз взгляды их соединились.
«Удивительно большие глаза», – подумалось Воронцову.
Казалось, если поглядеть в них подольше, то тёмный янтарь зрачка расширится, и ты провалишься в этот тёплый, манящий омут с головой. Лицо спутницы не было канонически красивым, скорее милым и симпатичным, но очи… они делали весь облик незабываемым, и Георгий впервые подумал о княжне как о привлекательной женщине, из-за которой, при других обстоятельствах, можно было бы и на дуэль вызвать.
– Когда вы возвращаетесь в Петербург?
– Не знаю, я ещё не начал того дела, за каким прибыл.
– Зачем же вы приехали?
– По государеву делу, подробностей поведать вам не могу – служба.
– Конечно, я понимаю. Мне пора возвращаться, пойдёмте к трактиру.
– Могу ли я чем-то ещё служить вам, Катерина Сергеевна? Право, я чувствую себя так, будто не подал руки утопающему.
– Не корите себя, Георгий Петрович, ведь нельзя же помочь всем. А чувство ваше выдаёт в вас благородного человека, и я этому очень рада. – Девушка впервые улыбнулась.
– Быть может, вам стоит отправиться в Петербург со мной? История из первых уст всегда звучит громче. А пока я завершу свои дела, вы могли бы подождать меня в Воронеже.
– О нет, вы не знаете князя, он не отпустит меня, и вы подвергнетесь опасности. Нет и не уговаривайте. Разве что, если вам не противно моё общество, то давайте и завтра предпримем прогулку – для меня выезд в город это глоток свежего воздуха.
– Ну что вы, Катерина Сергеевна, ну что вы. Мне очень приятно беседовать с вами. Однако дело требует моего скорейшего отъезда. Это и в ваших интересах – чем скорее я исполню свой долг, тем раньше смогу поведать её величеству вашу печальную историю.
Молодые люди уже были на площади, когда дверь трактира отворилась и оттуда вышла барышня – давешняя прелестница с ассамблеи и тоже в сопровождении пожилой компаньонки. Она начала спускаться и что-то говорила спутнице, а когда увидела гуляющих – остановилась в явном недоумении.
