– Ха, а сам ты, похоже, завалил полудницу на спину да задрал подол. Да, ухарь? – снова подал голос Демид.
Все снова глянули на него и на сидящего подле друга.
– Нашли мы его уж на подъезде к деревне, посреди дороги, беспамятного и с мокрыми портками, – добавил Фёдор.
Со всех сторон грянул хохот. Антип трясся, держась за живот, Богдан согнулся пополам и никак не мог распрямиться обратно, Степан закашлялся и вытирал уж слёзы из глаз. Даже Николай посмеялся. Общее веселье сильно разрядило обстановку.
Авдотья принесла два кувшина кваса. Казаки пустили их по кругу, досталось и Николаю с Фёдором.
– Гогочите, гогочите, а я свою правду сказал, – заявил Евсей, не обидевшись, и отпил в свою очередь.
Отсмеявшись и покрутив седой ус, Степан решил уже завершать дознание.
– Ну що ж, всё разъяснилось або есть ще що сказаты? А, Антип?
– Скажу, что ночью опять чёрная тень в небесах летала, служивые её углядели и потом долго сторожили. С оружием.
– А? – вопросительно посмотрел на Николая Перещибка.
– Что сказать? Да, любопытно нам было…
– Постий, постий, – перебил голова, помахав руками, – дали я сам доскажу. Це справа государыни и кума её – вашего капитана, так? – И казак снова со вкусом рассмеялся, присные его тоже повеселились, хоть шутка была и не так чтобы очень хороша.
– Степан Остапович, там люди пришли, – сказал казачок Глеб, просунув голову в проем двери; сам он все это время оставался снаружи.
В самом деле перед домом на улице столпились бабы, дети, старики и немногие парни.
– Що ж, почтим честной народ, – сказал Перещибка, вставая. – Николай, оденься та выходь следом, про вас толковаты будэмо.
Вся улица была заполнена пришедшими. Когда Антип и казацкий голова вышли, их приветствовали радостными выкриками, особенно Степана, ему прокричали несколько здравиц.
– Здравствуйте, пани та панове! Вчора до нас снова прийшлы чужинци, снова в солдатской форме!
Люди замолчали, ни звука не раздавалось из толпы, только зычный голос казака разносился по всему селу.
– Сегодня утром мы их спеленалы, як мамка пеленает дытятей!
Раздались крики одобрения, откуда ни возьмись над толпой показались редкие топоры и ножи. Когда гомон затих, Степан продолжил:
– Але, пани та панове, зря мы так поступылы! Ошиблись! Бо ци солдаты прошлы до нас через поля! – Оратор сделал паузу и поднял вверх палец. – Через поля с нечистою сылой!
Люди снова слушали его, затаив дыхание.
– Я расспросыл их и дознався, що воны нэ злодии, нэ покрутчикы до наших молодцив, а славные воители проты нечистой сылы! А послала их нам на пидмогу сама государыня императрица!
На этих словах из хаты вышел Николай. В новеньком мундире – а прореха на штанах от укуса упыря была ловко спрятана под камзол, – он выглядел настоящим героем.
– Родненькие! На вас вся надежда, – заголосила какая-то баба и бросилась ему на шею.
Тут поднялся гвалт разноголосицы из причитаний и восхвалений.
– Воны будут боротыся с той нечистью и вывэдуть её пид корень! – Казак говорил яро и для большей убедительности потрясал кулаками.
Снова раздались крики одобрения.
Николай хоть и принимал почести, но внутри был совсем не рад – что ещё ему скажет на это господин капитан по приезде? Вышедшие следом Фёдор и Олег тоже были обласканы и возведены в чин героев и надежд всего поселения.
Демид же лежал на лавке и с грустью смотрел в окошко, туда, где на улице стояли пригожие молодки и бабы. То, с каким восторгом и интересом смотрели они и на Олега, и на Николая с Федькой, вызывало в его душе искреннюю зависть. Но белую, дружескую. Вот ведь судьба.
А собрание на улице грозило перерасти в праздник: уже во дворе напротив открыли ворота и выносили на улицу стол, уже звучала дудка и бренчала балалайка, уже выводил свои похабные песенки Евсей:
Молодка снопы вязала,
Спину низко нагибала.
Эй-эй люли, люли,
Спину низко нагибала.
Я тогда косу отставил,
Младу по плечам погладил.
Эй-эй люли, люли,
Младу по плечам погладил.
Она вовсе не стеснилась,
А лишь ниже наклонилась.
Эй-эй люли, люли,
А лишь ниже наклонилась.
Подол ей тогда заправил
Да елдак сзади приставил.
Эй-эй люли, люли,
Да елдак сзади приставил.
Снова млада не стеснилась,
А лишь глубже насадилась.
Эй-эй люли, люли,
А лишь глубже насадилась.
Однако час для подобных песен еще не пришёл, и певец схлопотал от одной из баб крепкую оплеуху.
Люди несли на стол повседневную свою пищу: каши, щи, варёную картошку, хлеб, квашеную капусту да сало. Пусть не было тут печёной с чесноком курицы или перчёной кровяной колбасы, зато имелось хорошее настроение и надежда на перемены к лучшему.
Николай говорил мало, больше ссылаясь на начальство, чем быстро заслужил славу умного человека. Фёдор тоже особо не болтал, из-за чего Олег выглядел в этой компании вполне своим и только ловил заинтересованные взгляды молодых девушек.
Поздний завтрак удался на славу, и крестьяне, насмотревшись на гостей, потянулись по делам – выводить на выпас коров, кормить скотину.
Степан тоже собрался уезжать, когда вдалеке показался всадник. Он гнал по дороге галопом, поднимая за собой шлейф пыли.
– Ну, сейчас начнётся… – сказал Перещибка и малодушно посмотрел по сторонам в поисках убежища.
Всадник влетел на улицу, резко осадив коня в паре саженей от стола.
– Опять?! Опять меня с бабами оставил?! – звонко обратился он к казацкому голове, и стало понятно, что это девушка.
Одетая по-мужски, в кожаную безрукавку поверх рубахи и шаровары, с шашкой на поясе и нагайкой в руке барышня выглядела настоящей воительницей. Глаза под острыми бровями горели огнём, а две чёрные девичьи косы завивались вокруг шеи и спускались на грудь.
– Доча, та як бы я тэбэ взяв, а ну как довелось бы биться?
– На то я и казачка, чтобы биться! – Она занесла руку с плеткой, и показалось, что ещё чуть-чуть и ожжёт поперёк лба отца родного.
Степан, однако ж, не испугался.
– Но, но, я ти покричу! Я ти покричу! Залышу без коня, узнаешь тоди!
Егоза сверкнула очами, поворотила коня и погнала обратно. Все обратили на неё внимание, а Олег так просто остолбенел и ещё долго глядел вслед.
