Завтрак накрыли в беседке у конского круга.
– Вот, попробуй, в четверть часа всё вчерашнее огорчение снимет, – порекомендовал хозяин белый, отдающий травами напиток, который услужливо разливала по хрустальным бокалам давешняя Лейла.
Девушка, одетая в тонкий разноцветный шёлк, проявляла чудеса гибкости в тесноте беседки, и перед глазами гостя мелькали то сильные смуглые предплечья, то изящная шея.
– Да, весьма освежает. Что это?
– Айран, скифских ещё времен питьё. – Арслан сидел свободно, откинувшись на спинку стула, и неспешно, с ленивой грацией тянулся за кусочком то одного, то другого блюда. – Скифы, хазары, печенеги… монголы… татары… Грозные народы Востока. Ещё двести лет назад здесь гнали свои табуны кочевники. А что будет ещё через двести лет? Быть может, все повторится?
– Хм, не думаю, – коротко ответил Воронцов.
Он ел быстро, даже неприлично быстро, мысленно уже собираясь в дорогу.
– Я всегда удивлялся тому, как вы, русские, смогли обуздать степной ветер. Без общей веры, без общей крови… Разве можно удержать его надолго?
Воронцов не ответил, но мурза и не ждал ответа.
– Блистательная Порта уже четыреста лет держит южный ветер в парусах ислама и лишь крепнет. В Истанбуле законы шариата берут верх над канун-наме, законами султана, и оттого всем только лучше.
– К чему сии рассуждения?
– Я хочу сказать лишь об изменчивости мира, если он не скован общей верой. Меня занимают эти мысли, и я давно ищу достойного собеседника. Мы могли бы поговорить за партией в нарды. К примеру, после завтрака. Что скажешь?
– Нет, благодарю, но нет. В другое время с удовольствием, но мне надобно в путь.
– Как? Уже? Но ведь доктор вчера велел тебе пребывать в покое.
– Зато государева служба сидеть в покое не велит, я и так задержался.
Безмятежная леность слетела с гостеприимного хозяина, он сел прямо и пристально поглядел на гостя.
– К чему спешить? Куда? Ещё день-два и ты совершенно поправишься…
– Не о чем говорить, Лев, мне пора.
– Давай тогда я сопровожу тебя. Куда ты едешь?
– Нет, то дело государево, и быть ему надлежит в тайне. Благодарю за хлеб, за кров. Вели привести моего коня.
Воронцов вышел из-за стола, за ним поднялся и хозяин. Помрачнев лицом, он до последнего не оставлял попыток упросить гостя остаться, договорившись до того, что кликнет слуг и те запрут Воронцова, но даже и угрозы не сработали.
Стоило капитану сесть в седло, как ему сделалось лучше. Да, ещё стучала в висках головная боль, ещё саднили пальцы на руках и ныла нога, но облегчение от того, что он уже в пути, понимание правоты этого решения давали такой душевный подъём, что он пересиливал все телесные неурядицы.
Постылый Боброцск проносился мимо бойкой рысью, все эти заборы, тыны, срубы бежали за спину, а впереди уж показалась площадь с домом дворянского собрания, с церковью, с любезным трактиром, откуда он и отправится, наконец, в дорогу.
Но едва выехав на площадь, Воронцов увидел перед постоялым двором княжескую коляску. Ту самую, в которой вчера отбыла Катерина Найдёнова.
Досада на новую задержку столкнулась в его душе с тягостным чувством невыполненного обязательства, незакрытого долга дворянина, которое он испытал после прошлой встречи.
На крыльцо Георгий всходил неспешно, неохотно, он не думал о пленнице князя, о помощи ей и теперь не знал, о чём с ней говорить.
За ручки двери они взялись, кажется, одновременно, каждый со своей стороны, и створка медленно отворилась.
Лучи солнца выхватили из полумрака тёмной прокопчённой трактирной горницы гостью, и Георгий замер. Платье необычного, светло-коричневого, цвета удивительно строгое, без складок и рюшей, с золотой, украшенной камнями подвеской на левом плече чудесно подчёркивало глубину янтарных очей и естественную красоту барышни. На ум пораженному Воронцову приходили только поэтические эпитеты – жемчужина в искусной оправе, огранённый алмаз, редкий цветок.
– Доброго дня, сударыня.
– Здравствуй… – тихо проговорила Найдёнова.
Взглядом она искала следы чувства на лице кавалера. Интерес, влечение, любовь? Ничего из того, что она легко возбуждала в мужчинах, теперь не показывалось. И действительно, Воронцов лишь искренне восхитился ею, но душа его не шелохнулась.
– Вы не уехали, я очень рада. Составите мне компанию?
– Конечно, конечно. Вы сегодня одна, без вашей надсмотрщицы?
– Да, я отравила её.
– Что? Как же…
– Не переживайте, всего лишь пара капель ревеневой настойки в её утреннем молоке. К обеду поправится…
– Вы знаете свойства трав?
– Да, кое-что, тётка учила. Из-за своей скупости она старалась всё делать сама. «Любое знание – монетка, Катенька», – передразнила Найдёнова, – её любимая поговорка.
– Похвальное стремление.
– Нет, не на таких основаниях! Она же меня не бесплатно учила, а за вещи, что остались от матушки. Три больших сундука с одеждой, с посудой, все теперь её.
– Хм-м… – только и смог выдавить из себя Воронцов.
За разговором они двинулись по вчерашнему их маршруту – за площадь, вдоль реки.
– Зато князь не скупится на мои наряды, как видите. Как я вам? Хороша?
Барышня обернулась вокруг и присела в реверансе, с игривой улыбкой на устах. Вырез декольте открывал вид соблазнительный для любого мужчины, и Воронцов не стал исключением. Вот только не амурные дела сейчас занимали его более всего.
– О да, Катерина Сергеевна, вы совершенно обворожительны.
– Неужели? А по вам и не скажешь.
– Отчего вы так решили?
– Это видно, когда женщина нравится, – немного грустно сказала Найдёнова.
– Но я искренен с вами, – не решился откровенничать кавалер.
– Тогда вам не составит труда взять меня под руку?
Воронцов с улыбкой подставил свой локоть.
– Я веду себя фривольно, вызывающе, но лишь оттого, что внутри меня поселилась надежда. Она светла, словно Богородица, и тепла, словно летнее утро. Вы мой рыцарь, вы сможете донести мою историю до её величества, я знаю. – Найдёнова подалась ближе к спутнику и положила голову ему на плечо. – Даже если её величество не снизойдёт до меня, я рада уже тем, что вы откликнулись на мою просьбу. Это возвращает мне веру в добрых людей.
Воронцов готов был вновь провалиться прямиком в ад от этих слов.
«Трус, паршивый трус, лицемер, что прячется за службой. Не ври хотя бы себе, ведь тебе просто нет дела до беды этой чудесной барышни, тебя более увлекает твоё дело, твоя служба, вот и всё! Вот, стало быть, что ты за человек?!»
