Ко злу ли использовала свои силы Прасковья? Путаные речи Тихона о превращении в кота не давали ответа. Согласилась бы она покаяться и пойти на царскую службу? Бог весть…
Но не только дела службы вели Воронцова, сильна в нём была и тяга к знаниям о диковинных силах, стремление эти силы подчинить себе. А кто может научить, объяснить? Колдуны, чародеи, ведьмы… и тут Прасковья бы пригодилась уж точно.
Сонные ещё улицы провожали Георгия тишиной, вот и окраина. А за ней уж поля, отрезанные у леса под выпас, а впереди у горизонта чернеет стеной бор.
Рассвет раскрасил разнотравье и придорожные кусты во все оттенки зелёного. Запели птицы, засуетилась мошкара, и Воронцов принялся бездумно разглядывать сих малых и тем незаметно для себя отдался созерцанию. Тревоги отступили, боль в груди ушла куда-то на задворки сознания, и Георгий впервые за последнее время почувствовал себя хорошо. Он вдыхал свежий, влажный ещё воздух, прикасался к миру вокруг, впускал его в себя, сам становился его частью и тем был счастлив. Ему даже захотелось спешиться и упасть в траву, и он бы сделал это, но воспоминание о том, как он карабкался в седло у постоялого двора, охладило пыл.
Незаметно побежали вёрсты. Поля закончились и сменились сначала редколесьем, откуда жители Боброцска повынесли весь хворост, а после глухим бором. Вековые ели раскинули лапы над дорогой, и мир снова погрузился в сумрак.
В положенное время и бор начал редеть, сменяясь перелесками, и, вот впереди, в просветах между деревьями, уже снова показались поля.
«Поля… стало быть, до деревни уже не так далеко, версты две-три… Быстро время пролетело, теперь можно и поскорее пойти», – подумалось Георгию, и он, чуть натянув поводья, толкнул лошадь пятками и пустил рысью.
Боль в груди вернулась, но теперь были силы терпеть её. Через краткое время всадник вылетел из-под лесной тени в полевое раздолье.
Простор и скорый бег, что может быть приятнее?! Так бы и гнать, и ещё б прибавить! Никого вокруг, только необъятный небосклон над головой и бесконечная дорога впереди. Это ли не свобода? Мгновения свободы, подаренные подругой ветра – лошадью. Когда в мыслях восторг, когда слезятся глаза, а руки крепко сжимают уздечку.
– Херметле! – послышался окрик сзади.
Георгий обернулся и увидел, что в полуверсте за ним скачут двое, нет, трое всадников. Но вот из-за деревьев показались ещё, теперь их пятеро. Как неожиданно и странно!
– Херметле, подождите!
«Это, должно быть, татары мурзы, наверняка с извинениями. Неужели сей докучливый городишко так и не отпустит меня? Опять я не доберусь до деревни, опять задержка? Не хочу! Не хочу никого слушать!»
Воронцов толкнул пятками, махнул уздой, и послушная кобыла перешла в галоп.
– Стой! Стой!
О, какая настойчивость!
– Не хочу ничего слушать! – крикнул Георгий. – Оставьте меня!
– Стой, собака!!!
Что?!!
Георгий снова обернулся. Они с ума сошли? Или это не извинения, а счёты? Спятивший от ревности мурза послал слуг на расправу? И точно, сначала один, потом и остальные выхватили сабли.
– Merde! Этого я никак не ожидал. Ну уж теперь тем более не остановлюсь! – сказал Георгий сам себе.
Внезапная погоня не испугала Воронцова, а скорее добавила азарта к его настроению. Он приник к конской шее и, несмотря на боль в ноге, стоял в стременах крепко. Поди догони!
Но татарские лошадки оказались проворнее, расстояние быстро сокращалось. До ближайшего преследователя оставалась уже пара сажен, и тот, видя беззащитную спину, уж занёс клинок!
«Ну нет же! У меня тоже найдётся для вас ”la surprise“».
Воронцов вытащил из притороченной к седлу кобуры пистолет и, обернувшись, выстрелил.
«Бах!» Всадник всплеснул руками и повалился вбок, его лошадь, испугавшись, отвернула влево.
«Бах!» Кобыла Георгия вздрогнула, жалобно заржала и, не слушаясь повода, скакнула с дороги в поле! У кого-то из преследователей тоже оказался пистолет! Лошадь выла на одной ноте, будто собака, но продолжала ещё галоп.
Колосья пшеницы застучали по сапогам, разбегаясь в стороны.
«Словно вода из-под форштевня корабля», – мелькнула мысль.
Неуместная метафора! Не ко времени! Георгий нащупывал пороховую сумку, нужно перезарядить, но как успеть?
А подруга ветра стала вздрагивать и делала уже это после каждого скачка!
Падёт ведь! Как бы выпрыгнуть?!
Словно услышав мысли седока, кобыла споткнулась, и её понесло вперёд и вправо.
Теперь скорее!
Мгновение застыло и раскололось на части, как зеркало об пол!
Вот, в треугольном ломаном куске Георгий упирается рукой в луку седла, вот, в другом обломке он привстает на левую ногу, а в третьем тянет правую из стремени. Но резкая боль в левой, ушибленной ноге не позволяет полностью принять вес!
Все части мгновения снова встают на свои места, и время летит ещё быстрее, чем раньше, а вместе с ним летит и всадник.
Пшеница надвинулась стеной.
Видно, от удара Георгий на краткое время лишился чувств. Открыв глаза, он обнаружил, что лежит навзничь, правая нога крепко зажата телом лошади. В голове гул, как если бы рядом только что грянула батарея осадных пушек.
Поморгал, потянул ногу – не поддаётся. Всё, конец. Рапира – бесполезна, пистолет так скоро не зарядить. Остаётся только одно.
– П-прости, Господи, не на хулу тебе, но в вспомоще… нет, себе во спасение! – Воронцов закрыл глаза и потянулся мыслью к своему дару.
Зажечь стебли заклинанием, сухие, они вспыхнут мгновенно! Всё выжечь!
Чародей забормотал слова, а золотые искорки заплясали в его глазах. Он потянулся к стеблям, ухватил… и пальцы ожгло крапивой!
Магия, колдовство, чародейство! Оно окружало его, было разлито вокруг, а он не замечал! Георгий потрясённо огляделся и снова было потянулся к колосьям, когда сверху, казалось, прямо с неба, выскочил всадник. Он лишь на мизинец разминулся с Воронцовым и пролетел дальше. Погоня настигла свою жертву – ещё несколько всадников загарцевали вокруг.
– Сез алдыгызмы?! Хәзер сез китмисез! – раздались победные возгласы.
– Э, купме генэ куян чапса да, атты куып житэ…
– Масуманы утерде! – крикнул один из них и спешился.
Он подошёл к Воронцову и с силой ударил его ногой в лицо. Голова резко дёрнулась, затрещали позвонки. В глазах у Георгия помутилось, и гул усилился. Словно сквозь закрытую дверь он услышал:
– Масума убил, шакал, за то я возьму у тебя правую руку.
Татарин переступил через Воронцова, носком сапога откинул его руку в сторону и изготовился бить.
– Явились не званы, не прошены, – послышался сухой голос откуда-то сзади, – по полям скачете, посевы травите. Пошто ворожите, не спросясь?!
