Зрачок сместился, око посмотрело на него.
* «Per diem sol videt omnia. Et dices ad hauriendam picture verba» (лат.) – «Днём солнце видит всё. Начерти рисунок и произнеси слова».
Глава 17
Ночь длилась и длилась, и казалось, что рассвет позабыл дорогу к этим местам. Ничего примечательного не произошло, разве что Фёдор всю ночь стонал, будто животом скорбный, а после и вовсе взвыл в голос. Воронцов стражу ему не доверил, и сам бдел до самого утра.
Как только солнце показалось из-за горизонта, Георгий вышел наружу. Сырой, прохладный воздух бодрил и придавал сил, несмотря на то, что выспаться не удалось.
– Мало того, что не выспался, так ещё и не приходил никто, – сам себе сказал капитан и принял обратно на перстень своего соглядатая.
А что теперь делать?
Пока не подошло время подъёма, Воронцов отправился проводить ритуал поиска и успел зарисовать два портрета, прежде чем Николай позвал на завтрак. К сожалению, оба рисунка показали своих же – Николая с Антипом. Ритуал над следами когтей не увенчался успехом, так как оставлены следы были ночью.
За кашей с кусочками сала Георгий объявил дальнейшие планы:
– Нынче переберёмся к Перещибке, раскопаем холм под его хутором. Ты, Николай, отправляйся в Берёзовку расспрашивать о Митрофане. Быть может, его приютил кто или видел. Если Демиду стало легче – возьмешь его с собой.
Идти до хутора было недалеко, версты две. Пока шли, Георгий рассуждал, как ему вести себя с хозяином.
Убийство солдат не шутка, тут дело может кончиться виселицей. С другой стороны, если бы это был какой-то войсковой наряд, то тридцать душ не потеряли бы, особенно из гарнизонных, ведь оттуда не бегут. Кто ж откажется от тёплого угла в крепости? Это не то что в походы ходить, где и голод, и холод, и вражьи пули. Обязательно стали бы разбираться и вернулись бы сюда не тремя десятками, а ротой.
На собственных, Воронцова, солдат тоже напали с оружием. Как видно, нападать на солдат у этого казака дело привычное. Но дело кончилось миром, хоть и с раненым.
В конце концов смутьян сам явился с дочерью и всё рассказал. Да-а-а… Что бы следовало с ним сделать, имей Воронцов достаточно солдат? Взять под стражу как бунтовщика, а после уж глядеть. Но пока имеет смысл держаться «neutral» – ни вашим, ни нашим.
Хутор показался башней хозяйского дома ещё издали.
Что ж, холм и в самом деле схож размерами с церковным. А отчего ж такие укрепления?
– Кого опасается Перещибка, зачем стены? – спросил капитан Фёдора, но тот будто не услышал.
Он всё утро был смурной и пришибленный. Отвечал односложно, на расспросы о том, что его так взволновало ночью, не отвечал. Вот и теперь как шёл ссутулившись, так и идёт.
– Фёдька, тебе говорю.
– А? Не могу знать, ваше высокоблагородие, – ответил солдат, остановившись и развернувшись к начальнику.
– Что ты не можешь знать? Что я спросил?
– Н-не могу знать.
– Говорил ли Перещибка о том, зачем ему такие укрепления?
– Не могу знать.
– Заладил. Что с тобой стряслось, ты головой не прикладывался?
– Н-нет, ваше высокоблагородие. Я-а-а не мог… я животом захворал.
– Животом? Хм.
Что-то он темнил. Впрочем, что может скрывать солдат? Что прихватил вещицу или гривенник где-нибудь на постое? На баловство с девками Фёдор не решится, в этом деле от Демида стоит ждать подложной свиньи. Тогда что? Хм.
Вскоре на дороге показались казаки, ехавшие к церкви. Георгий завернул их обратно, одолжил у одного лошадь и в сопровождении прибыл на хутор.
Хозяин, видимо, углядев мундир, встречал гостя лично.
– Здравствуйте на долгие года, господин капитан!
– Приветствую вас, Степан Остапович.
– Рад, дуже рад, вас принять у себя. Прошу пана ось сюда, к коновязи.
Воронцов спешился и осмотрелся. Действительно, хутор напоминал скорее укреплённый лагерь.
– Любезный Степан Остапович, скажите, а от кого вы так обороняетесь? – спросил Воронцов напрямик. – Палисад у вас и сходни у ворот.
Сходни, приставленные к небольшой деревянной площадке за тыном, очень напоминали артиллерийский раскат – подкатное место для лёгкой пушки.
– Э-э… мы уже и не обороняемся, – замешкался казацкий голова. – Это ранише було… мы опасались, як местные люди нас примут, мы-то пришлые.
– А выглядит всё как новое. – Воронцов дал понять, что не поверил.
– Та, ось так вот… – Перещибка не нашёлся с ответом. – Алэ прошу до дому, отобедаем и поговорим.
В доме у хозяина было просторно – две большие комнаты и кухонька. В одной лавки с длинным столом, видимо, обедали тут все вместе. Во второй вдоль стен были установлены самые настоящие турецкие диваны – возвышения над полом, застеленные коврами и усеянные маленькими подушками. На стенах висело немало всякой амуниции – кольчуги, шлемы, сабли, пики. Целый арсенал.
Воронцов даже присвистнул, разглядывая такую выставку. Не стоило также забывать, что где-то на хуторе было спрятано не меньше трёх дюжин ружей.
– Как у вас здесь необычно, – заметил Воронцов.
– Так, я бував в Турэтчине и ось решил и дома завести такой порядок. Як вам сподручней, здесь или за столом отобедать?
– Пожалуй, что для обеда ещё рано. Степан Остапович. А где ружья, что вы сняли с покрутчиков?
Голова, не готовый к таком вопросу, отвёл взгляд, но ответил:
– У подполе, там у нас арсенал.
– Извольте показать.
Перещибка вздохнул и повёл капитана в подклеть, вход в которую был снаружи.
Там и в самом деле оказался почти что цейхгауз – на полках стояли бочонки с порохом, на полу лежали пирамидки ядер к трёхфунтовке, а ближе ко входу, на стенах, висели ружья.
– А где пушка?
– У сарае.
– Откуда она?
Перещибка глубоко вздохнул, но хитрить уж не было смысла.
– Осталась с минулых времён.
Что ж, подобная откровенность заслуживала уважения и добавляла доверия к казацкому голове. Возможно, что он и в самом деле не бунтовщик.
– Благодарю за показ. – Хозяин и капитан вышли на двор. – Вот что, Степан Остапович, нам надо учинить под вашим хутором раскоп.
– На що же?
– Нечистая сила ищет что-то в окрестных холмах. Под церковью потому раскопано. Ещё один холм нашли мои солдаты в лесу неподалёку от Сухой Берёзовки. Там тоже норы. Раз нечисть не уходит, «cela veut dire», не всё ещё получила, а ваш холм последний в этих местах.
– Що вы изволили сказаты? Я нэ знаю немецкого.
