– Это по-французски – стало быть.
– Так, так… и що же за раскоп трэба?
– Полагаю, что такой же, как если бы мы собирались устроить мину под ваш замечательный острог.
– Мину? Не-е, порушим частокол и без пороху.
– Что ж, тогда колодец.
– Колодец? Хм, можлыво.
Стали выбирать место.
Пока начальство занималось важными разговорами и делами, Олег ходил и высматривал Олесю. Он приготовил ей ещё один рисунок – её портрет в платье, в том самом, в котором она заезжала с батюшкой к господину капитану. И подпись: «Дочь отца своего»
Девушки нигде не было видно. Соваться в избы юноша стеснялся, Светик в конюшне скучал в своём стойле один, и, значит, хозяйка дома.
Как же тяжело жить немым, и не спросишь никого. В последние дни Олег часто размышлял о том, как нечестно, несправедливо, что он лишён такого естественного и доступного всем дара – речи. В своих размышлениях он даже спрашивал об этом Бога: за что ему с младенчества такое увечье? Чем он провиниться успел? Конечно, раньше, в монастыре, он никогда бы не осмелился так непочтительно обращаться к Господу, но и голос ему нужен был теперь так, как никогда ранее.
Олег подошёл к стойлу Светика и сунул ему яблоко. Тот покосился на него глазом, обнюхал подношение и откусил половину плода.
«Вот и ты животина бессловесная, – подумалось юноше, – а Олеся тебя любит, разговаривает с тобой. Вот если бы и со мной стала…»
Неожиданно Олегу пришла идея оставить новый подарочек тут, в конюшне. Он подлез под ограждением, прошёл к висящему на суку седлу и вложил рисунок в кожаную складку.
А во дворе уже приступили к раскопкам.
Место выбрали в двух шагах от господского дома, то есть в самой высокой точке холма. И всё оттого, что никакое другое место Перещибке не годилось – на гумне нельзя, на току нельзя, тут кони проходят, тут коровы, там свиней выпускают, везде клин. Пришлось размечать, считай, под самыми окнами.
Воронцов договорился с хозяином о том, что и сам он, и солдаты погостят у него на время раскопок.
Работы предстояло много, так как до подножия холма было саженей семь, а то и восемь. Георгий поставил Фёдора на работу, и тот махал заступом наравне со всеми, ничуть не показывая хвори.
Что ж, пусть не хотел отвечать, но от работы не отлынивает, уже хорошо.
Теперь следовало наведаться к лесному кургану, а перед тем заехать в Берёзовку за проводником – Антипом или Николаем, смотря кто свободен.
Перещибка разрешил пользоваться лошадью как будет угодно капитану и сам напросился в попутчики.
Дорогой он рассказывал Воронцову о своём житье: как они мирно соседствуют с деревней, как он не раз выручал крестьян зерном или лошадьми под пахоту, как его казаки помогают оставшимся без мужиков бабам по хозяйству. А ежели от такой помощи и нарождаются лишние рты, то о них никто не забывает!
Словом, описывал почти что райский уголок, и Георгий всё не мог взять в толк, к чему он это делает. Выяснилось это под конец пути.
– Ось так, Георгий Петрович, живём мы дружно, ниякых притеснений никому нэмае. Алэ така жизнь села занозой в задницу одном местному князю – Бориске Семихватову. Достал он откуда-то бумажку, которой и цена-то три копейки ассигнациями, що моя земля завещана ему то ли евоной бабкой, то ли тёткой. Що я вам скажу – цэ крывда вид початку и до конца.
– А как вам эта земля досталась?
– За вийну! За крымское дило пожалована была мэнэ ця землица! И грамота у меня есть! – Перещибка полез за пазуху.
– Нет-нет, я вам верю вполне. К тому же я всё равно не полномочен разбирать дворянские споры.
– Але вы столычный начальник, и я бы хотел, щоб вы знали правду.
– Хорошо.
– Ось добре.
К концу разговора всадники как раз добрались до Антипова двора, спешились и прошли в избу. Внутри нашёлся сам староста и Николай с Демидом.
При появлении капитана солдаты встали, за ними поднялся и Антип.
– Доброго дня, Антип. Николай, есть что доложить?
– Так точно. Антип Осипович раскольника приютил в сарае.
– Так. – Георгий посмотрел на старосту. – А сейчас он где?
– В лес пошёл, грибочки собирать, – ответил тот.
– А часто ты его к себе пускаешь? Что можешь о нём рассказать?
– Бывало, что приходил ночевать. Божий человек, как не пустить?
– Божий человек? Ладно. Демид, Николай, вы отправляйтесь на хутор Степана Остаповича, а мы с Антипом предпримем прогулку к лесному кургану. Быть может, и Митрофана там повстречаем.
– Георгий Петрович, – обратился к Воронцову Перещибка, – не про того ли вы пытаете приживалу, що у церквы обретается?
– О нём. Вы что-то знаете?
– Вин домогався жить у мэнэ на хуторе. И я приютил его. Але вин стал смущать людей своей болтовнёй, а как я его прогнал, так грозился пустить мэнэ красного петуха, щоб спалыты всё.
– А когда это случилось?
– Мисяца с два тому.
– Церковь уже сгорела?
– Так. А-а-а, що вы думаете, вин поджёг?
– Про то его расспросить надобно.
– Да не мог он, – влез Антип.
– Мог, мог, – возразил Перещибка. – Вин мэнэ сразу нэ пришёлся к сердцу.
Спор не имел продолжения. Солдаты отправились на хутор, выпросив у старосты телегу и пообещав вернуть её с мальчишкой, а капитан с казацким головой и старостой двинулись через деревню в сторону леса.
Антип шёл позади всадников, глядя в землю и бормоча себе под нос. Не было у него веры капитану, не след ему раскольника отдавать. Вот он и старался как мог задержать поиск – телегу отдал, а сам плёлся да спотыкался.
Староста уже почти доковылял до колодца на самом краю села, когда поднял взгляд и обнаружил, что всадники остановились. Но не за тем чтобы подождать его.
Впереди, в полях, поднимался пыльный шлейф, как бывает от топота множества ног по земляной дороге.
– Кто же цэ до нас пожаловал? – Перещибка забеспокоился и огляделся. Дорога узка, едва ли две телеги разъедутся, а вокруг плетни крестьянских огородов, не шибко способно к тому чтоб быстро утечь, хотя…
Вскоре стало видно, что впереди шагом едут дюжины две всадников с пиками и саблями, за ними нестройно, но человека по три в ряд топают какие-то военные. Без мундиров, кто-то с ружьями, кто-то без, одеты кто во что горазд.
Перещибка первым углядел предводителя.
– Это Бориска! Тьфу, пёс брехлывый, тот самый, про кого я вам говорыв!
– Князь?
– Так. Георгий Петрович, мне с ним балакаты нэ о чем, я до дому.
