– Ассамблеи мне нынче посещать недосуг. А что, Перещибка – смутьян?
– Нынче нет, пообтесался, а когда только у нас поселился, лет десять тому, да, бывало. То крестьян казённых в Берёзовке обидит, то купцов на дорогах пощиплет, с ним в ту пору дюжины три казаков было.
– Три дюжины? Ого!
– Должно быть, теперь меньше, разбежались казачки, когда Степан озоровать перестал.
– Однако ж, мне может понадобиться войсковой наряд. Сколько у вас в Боброцске солдат?
– Один, и тот – калека колченогий.
– Как же так?
– Его превосходительство господин губернатор уже год как забрал солдатушек к себе в Воронеж. Всё ищут ватаги разбойников, что наводят страх на все окрестные уезды. Хотя уж три месяца о них не слышали, но господин губернатор пока разъезды не распускает.
– Кто же поддерживает порядок?
– Его сиятельство Борис Константинович выделил дюжину человек. Людишки вышколенные, я их еженедельно наставляю, и в городе у нас тихо-покойно.
– Что ж, видно, мне всё же стоит поехать к князю на приём.
– Вот и славно, гостей созывают к семи часам, я за вами заеду. Или, если желаете, останавливайтесь у меня. Уверяю вас, будет очень удобно.
– Благодарю, но нет, не желаю вас стеснять. К тому же я задержусь здесь всего лишь на одну ночь.
– Что ж, воля ваша.
Капитан-исправник отбыл, а довольный задержкой Тихон начал переносить поклажу в трактир.
– Барин, надобен ли я вам буду на ансамблее?
– Думаю, нет. Полагаю, у князя достаточно слуг.
– Дозвольте тогда себе постой подешевле сыскать, а то двадцать копеек с души за ночь это озорство, этак и захудать недолго.
– Поищи, поищи, а ещё расспроси у неё про местных знахарок, ведуний и прочих, коих считают ведьмами.
– Расспрошу, расспрошу, всё узнаю, – радостно сказал Тихон и отправился на примеченный по пути двор.
* Гашник – женский пояс.
Глава 3
Ранним утром, когда рассвет ещё только-только позолотил верхушки деревьев, путники уже собирались в дорогу. Кто-то завершал завтрак, кто-то скатывал одеяла, а Фёдор делал Николаю перевязку.
– Эка меня угораздило, – посетовал раненый, глядя на распухшую ногу. – На вот теперь, гляди на собственное своё скудоумие.
– Да, думаю, придётся тебе ходунки смастерить, – сказал Фёдор. – Дёма, сруби подходящее деревце, а лучше пару.
– А что я-то? Нашли себе, что ли, молодого? – возмутился злой с утра Демид.
Ворча себе под нос, он рукой опустил на землю подскочившего было Олега и направился к ближайшим зарослям. Мимоходом плюнул в сторону трёх серых кучек – всего, что осталось от нечистых – и принялся за дело. Несколько сноровистых ударов, и молодое деревце с крепким толстым сучком, как раз под руку, превратилось в костыль – армейский тесак незаменимая вещь в походе.
Демид сунул ходунки пятками в угли костра и присел рядом.
– Паря, что ж от тебя и слова-то людского не слышно? – напустился он на Олега.
Парень в это время жевал и только виновато развёл руками.
– Убогий он – немой, – пояснил Николай, вертя в углях свои новые деревянные ноги.
– Вон оно что… – тон Демида сразу потеплел. – Как же тебя к нам занесло? Жил бы в какой обители, среди монахов.
– А он как раз из Сергиева монастыря, послушником там был.
– Зачем же его оттуда взяли?
– О том доподлинно не ведаю. В монастырь мы с господином капитаном наезжать не забываем, а в крайний раз настоятель нам его в спутники определил. О чем-то они долго разговаривали тогда, а поутру Олег с нами уехал.
– А знаешь ты, зачем идём? – опять обратился Демид к парню.
Тот кивнул и, встав, показал пальцем на кучки серого пепла в отдалении.
– Верно, и не боишься?
Олег помотал головой, молитвенно сложил руки и показал глазами вверх.
– Ну, добро.
Вскоре вся компания снялась с лагеря. Хорошо путешествовать утром – свежо, не жарко, и сил ещё полно, и нет ещё утомления. В такую пору и муж средних лет, и старик, все равно чувствуют себя молодыми.
Шли не спеша, но Николай постепенно, с каждой верстой, ковылял всё медленнее. Нога в месте укуса отдавалась болью при каждом шаге. Так бы и вовсе пришлось носилки готовить, кабы не послышались сзади конский топот да весёлая песенка:
Пошла млада за водой,
Коромысел золотой.
Эй-эй люли, люли,
Коромысел золотой.
А за младой день-деньской
Ходит парень веселой.
Эй-эй люли, люли,
Ходит парень веселой.
У неё чистой водицы
Просит из ручек напиться.
Эй-эй люли, люли,
Просит из ручек напиться.
Млада его напоила
И любовью одарила.
Эй-эй люли, люли,
И любовью одарила.
Говорит: «Приходи сватать,
Будем мы с тобой женаты».
Эй-эй люли, люли,
Будем мы с тобой женаты.
Ночью парень согласился,
А поутру открестился.
Эй-эй люли, люли,
А поутру открестился.
Путников догонял мужик на телеге, запряженной худой, почтенной годами лошадёнкой.
– Здравствуй на все четыре ветра, добрый человек! – обратился Фёдор к мужику и снял шляпу.
– И вам, служивые, поздорову! – смял свою шапку возница.
– Будь добр, довези нашего товарища до Сухой Берёзовки, а то вишь, упал в дороге, нога и распухла.
– Не по пути мне Берёзовка-то, на день крюк выйдет, – с сомнением произнёс тот. – Разве токмо за-ради деньги – повезу.
– Сколько ж возьмёшь за прогон?
– По рубчику с седока, и помчим с песнями!
– Окстись, православный, за десяток вёрст четыре рубля?!
– Ну, воля ваша.
– Мы и сами добре поём, – подошёл Демид, положив руку на рукоять тесака, – и управиться с лошадью можем. Сами.
– Ежели без песен, тогда по гривеннику с души.
– По рукам, – решил Николай.
– Тады деньги наперёд.
Спутники помогли раненому забраться в телегу и расселись сами.
– Э, э? А деньги-то?!
– Будет тебе, будет. Погоняй.
Тронулись, возница ещё какое-то время ворчал, но Николай отсчитал ему положенное, и тот сразу повеселел.
