– Я капитан лейб-гвардии и не простой человек. – Георгий снова показал перстень. – Так зачем же я здесь?
– Не знаю. Но меня ты не проведешь – я всё расскажу князю! – С этими словами мурза пошёл было к выходу из лагеря, к новой ставке князя, но, вспомнив о своем деле, развернулся.
Шёл торопливо, то и дело бросая взгляды на пленника. А Георгий уселся на свой тюфяк и стал ждать.
Весьма скоро Корчысов вернулся. Он почти бежал, лицо его сделалось красным, а движения дёргаными.
– А отвечать за это придётся тебе, – встретил его Воронцов.
– Ты помог им?!
– Нет. Просто они хотят сохранить свои души.
В сильнейшем возбуждении Корчысов ходил перед Воронцовым туда-сюда. Внутри него боролись два страха – один перед князем, второй перед законом. И если до второго было ещё далеко, то первый мог воплотиться прямо сейчас.
– Что ты предлагаешь?
– Это ваши люди? – Воронцов указал на своих стражей.
– Да.
– Сей же час бежать на хутор.
– Нас встретят картечью.
– Да, без меня, а со мной – пропустят. Перещибка меня знает, и там остались мои солдаты.
– Князь не отступится.
– У него не останется людей для полноценного штурма. Решайтесь, Корчысов, и я замолвлю за вас слово перед Сенатом.
Тот колебался ещё секунду, потом сдался.
– Хорошо. Я велю расковать вас, приведу своих людей и бежим.
– Не надо меня расковывать, не будем терять время. – Георгий намотал цепь на руку, дёрнул со всей силы, и пережжённое звено лопнуло. – Корчысов, ваши люди должны будут поднять руки там, перед воротами.
Мурза, впечатленный увиденным, ответил не сразу.
– Да-да, конечно, – покивал он изумлённо.
– Теперь идите за своими людьми.
– Хорошо. – Корчысов коротко поклонился и сделал жест охране следовать за ним.
– Нет, подождите, они мне нужны.
– Хорошо, – снова кивнул мурза и направился к ставке князя.
– А вы, – обратился Георгий к своей охране, – принесите мне мою шпагу, вещи и найдите белую тряпку.
Те поклонились и побежали исполнять.
Солнце садилось, и лагерь в закатных лучах выглядел потеряно – тут и там валялись брошенные предметы, мусор, рваными стенами укоризненно глядел на мир княжий шатёр. Почти никого не осталось внутри, только несколько человек так же потеряно бродили туда-сюда, уже ничем важным не занятые, но делающие что-то лишь для того, чтобы не принимать никаких решений. Они придерживались той детской мысли, что если не обращать внимания на происходящее, то и оно не обратит внимания на тебя. Лагерь доживал свой короткий век.
Мурза появился только через четверть часа, когда Георгий уже начал беспокоиться.
– Князь глядит на злодейства отшельника, а тот поит его охрану. У нас есть немного времени.
– Тогда идём. Первым пойду я, а вы саженях в десяти за мной.
– Хорошо.
Воронцов поднял свою рапиру с примотанной к ней белой рубахой и скоро, но не бегом, двинулся в сторону хутора.
Глава 22
Георгий шагал к хутору, высоко размахивая импровизированным белым флагом. Впереди на стенах различались направленные в его сторону ружья и пистолеты. Он шёл к друзьям, и его красный мундир должен быть хорошо виден – за себя он не опасался. Но вот татары Корчысова за его спиной наверняка представлялись казакам желанной мишенью.
Саженей за двадцать до стены парламентёр начал кричать:
– Сдаёмся! Сдаёмся! Степан! Перещибка!
Их заметили сразу, заранее, и потому на стене уже был сам хозяин хутора. Он выглянул из-за края частокола и спросил:
– Хто там? Ты, Георгий Петрович?!
– Я! Со мной перебежчики – Корчысов со своими людьми.
– На кой черт они нам сдалися?! Идите сюда, пан капитан, зараз бросим вам верёвку!
Георгий уже подошёл вплотную, а татары остановились в отдалении – на них со стены глядели почти две дюжины стволов.
– Нет, Степан Богданович, нужно принять их. Там, в лагере, – Воронцов махнул за спину, – творятся дьявольские дела, и наша христианская обязанность спасти человечьи души от этого.
– Так они ж иноверцы, нехристи, на кой они нам? Чего стоите, Георгий Петрович? Лезьте сюда.
– А не возьмём мы – так возьмут они, и станет их больше. – Капитан не спешил. В конце концов он обещал Корчысову защиту.
– Нэхай становыться, мы их уж угостили разок, так и ще сможэмо.
– Нет, теперь сила в них будет, ярость необоримая, не побегут они, на штыки грудью наколются, а не побегут. Верьте мне, Степан Богданович, надобно их впустить!
– От вы заладылы! А колы они нас пэрэрэжуть ночью, своим выдадут?! Яка им вера може буты?
– Веры им мало, но посадим их пока под замок.
– Как я могу их впустыты? У меня тут бабы, детишки. Да и хлопцы с ними брататься нэ полезут. Нет, нэ надобны они нам, Георгий Петрович.
Упёртый казак в чём-то был прав, но Георгий не мог бросить доверившихся ему.
«Ба-бах!» – грянули пушки со стороны лагеря, и трое из числа перебежчиков повалились на землю, а остальные вздрогнули и сгорбились в страхе.
Татары заволновались, начали озираться в поисках убежища, но его не было – вокруг открытая местность, и через минуту-другую ядра опять выберут кого-то себе в жертву.
– Перещибка! Я не полезу без них, я обещал, ты сам видишь, нет им обратно дороги! – От волнения Воронцов даже перешёл на «ты».
– А, ладно, нэхай лэзуть. Хлопцы, скидай верёвки.
Татары ринулись к стене, а им навстречу полетели концы верёвок. Но многие стали лезть и так, лишь бы поскорее оказаться под защитой.
Снова грянул залп, и ядра снова собрали жатву – двое татар упали со стены вниз. Пушки были прекрасно наведены, несмотря на то, что солнце уже скрылось за горизонтом, и день проживал свои последние мгновения.
– Скорее, Георгий Петрович, лезьте, – увещевал Перещибка. – Що я буду с татарвою без вас робыты?
Георгий полез. Шаг за шагом он поднимался по стене, спиной чувствуя хищные жерла.
И вот снова залп!
Воронцов невольно втянул голову в плечи, а ядро, ударившее на вершок выше, перебило веревку. Капитан свалился вниз, на спину.
От удара воздух вышибло из лёгких, в голове зазвенело, силы покинули руки, а перед глазами расплылся вид на стену, на махающего сверху казака.
«Попали? Конец?» – пролетела заполошная мысль, и Георгий закрыл глаза.
Боли не было, только лишь острое сожаление – не долез, не добрался до тайн, до сокрытых знаний, не смог ничего и умер в безвестности, как и не было. Плохо старался, а теперь уже ничего не исправишь. Как глупо, обидно глупо!
