«А-а-а!» – Капитан взвыл внутри себя и обхватил голову руками.
Он сидел так с четверть часа, пока разрушительные мысли не покинули его. Но на их место пришёл гнев, а за ним и жажда действия. Князь – гордец и преступник, он должен ответить за свои злодеяния! Но что он, Воронцов, может?! Ничего.
Георгий до хруста сжал кулаки. Что делать? Что делать?!
Гнев душил его, обжигал. От прилива крови лицо его покраснело, стало трудно дышать.
– Ну да я сделаю, кой-чего сделаю, – наконец сказал он сам себе и чуть успокоился.
Воронцов не раз экспериментировал с волшебством, и большей частью эти опыты заканчивались ничем. Но кое-что ему удалось выяснить. Так, если дольше держать поток той душевной силы, что истекает из его глаз в заклинание, то эффект будет сильнее.
Дождь кончился, Георгий глубоко вздохнул, и ток влажного прохладного воздуха освежил его, принёс облегчение. Теперь заклинание – привычный вызов ворона из перстня.
Всё шло как обычно, благо солнце за тучами давало ещё достаточно света, но только на сей раз, завершив чтение заклинания, Георгий не остановил поток крутящихся искорок своей души, и ручеёк их продолжил вливаться в колдовское существо. Мгновения сменяли друг друга, и Воронцов увидел, что крохотная птичка стала увеличиваться в размерах. Из мухи она выросла в воробья, из воробья в настоящего ворона и продолжила рост.
Георгий предполагал такой эффект, оттого, обрадованный и увлеченный этим новым опытом, не заметил боль в сердце. Сначала она ощущалась лёгким ожогом, таким, как бывает, если загасить пальцами свечу, но со временем разрослась в острое незатихающее жжение.
Воронцов продолжал, пока ворон не стал уже размером с собаку. Когда сердце запылало, и терпеть боль стало невыносимо, он прервал поток искорок и привалился в изнеможении к стене, приложив к левой стороне груди руку.
Перед ним стоял огромный, невиданный ворон. Чёрный глаз его внимательно смотрел на хозяина. Хозяин же дышал тяжело и сам, взглядом птицы, видел своё состояние.
– Ну да ничего, я сделаю, сделаю.
Птица вспорхнула на парапет, а затем взлетела в небо.
Ощущения от полёта были теперь иные. Если ранее каждое крохотное трепетание ветра сносило ворона, то теперь казалось, что птица способна справиться и со штормом.
Воронцов сделал круг над лагерем, но князя не увидел. Вокруг его шатра стояли причащенные, за пределами лагеря колдун раздавал зелье людям из небольшого отряда, которые привели пленников сегодня. Те по незнанию пили без сопротивления.
Георгий направил ворона на шатёр. Никогда ещё ему не приходилось управлять им подобным образом, но волшебная птица многое делала сама, понимая чаяния своего хозяина.
Так ворон, пролетая сверху вниз вдоль купола шатра, когтем распорол ткань, а на втором заходе проскользнул внутрь.
Под куполом было тесно, и птица сильно била крыльями, стараясь не упасть.
Князь отдыхал на своей кровати. Не теряя времени, Георгий направил ворона к нему, вложив в посыл весь свой гнев.
– Что?! – воскликнул Семихватов.
Он кубарем скатился с кровати и, защищаясь, закрылся руками, но ворон настиг его и ударил клювом в голову, в висок. Хрустнуло. Без последнего вскрика, мешком, князь повалился на устланный коврами пол.
Ворон стал рядом – Георгий глядел на поверженного злодея.
«Как просто. Слишком просто», – мелькнула мысль.
В это мгновение в шатёр вбежал колдун. Он обвёл обстановку взглядом, и брови его приподнялись, выдавая удивление.
– Это что же, игра закончилась? – разочарованно и не свойственной ему нормальной речью высказался колдун.
«Сейчас всё закончится», – подумал Георгий и направил птицу на колдуна.
Ворон оттолкнулся от земли, взмахнул крыльями и в одно мгновение настиг вошедшего. Так же, как и князя, он ударил его клювом, так же послышался хруст ломаемой кости, но колдун не упал, а схватил рукой ворона за горло.
– Жаль, – только и сказал он, – это было увлекательно.
С этими словами он свободной рукой достал из-за пояса нож и ударил им птицу.
* La déséquilibre (франц.) – неравенство.
Глава 24
– Тихон! – окликнул Воронцов – спина слуги маячила впереди. Да, это был точно Тихон – кафтан, шапка, лёгкая сутулость, он, сомнений быть не могло. – Тишка, эй, оглох ты, что ли?
Георгий пошёл следом за слугой и ещё пару раз окликнул его, но тот не отозвался.
«Ну ладно, – подумал Воронцов, – жив и слава богу».
Беспокойство, навязчивая мысль о повешении крутились в голове, паутиной зацепившись где-то на краю сознания.
«Вздор, вздор. Вот же он, передо мной. Пожалуй, надо прибавить ходу. Экий прыткий».
Однако как ни ускорял капитан шаг, а догнать не мог. Улица в Боброцске была пустынна, окна домов темны, и тишина – ни скрипа, ни гомона домашних птиц.
Наконец Тихон пришёл куда хотел – на двор к Прасковье. Он отворил калитку и двинулся к дому, а ему навстречу уже вышла хозяйка.
Воронцов не мог различить её лица, он видел только очертания, и те как будто менялись. Он ступил следом. С каждым шагом он всё больше сомневался, что видит перед собой ведьму – и фигура не та, и платье богатое, господское.
А Тихон меж тем встретился с хозяйкой и заговорил с нею.
– Тихон, я до тебя докричаться не могу, – обратился Воронцов к слуге и положил руку тому на плечо.
Слуга вздрогнул и обернулся.
Белое мёртвое лицо с вывалившимся языком и мутными глазами. Да, это был Тихон, только покойник.
И хозяйка выглянула из-за плеча гостя. Найдёнова. У той лицо было синее и опухшее.
«Мертвецы! – Георгий отшатнулся. – Значит, всё правда! О боже, нет!»
Мёртвые же не заметили Воронцова, они посмотрели сквозь него и вернулись к своей беседе.
– Катерина Сергеевна, как же вы в телеге поедете?
– Ничего, я поеду. Тетка-то меня и на худших развалюхах возила, а мне лишь бы уехать поскорее отсюда.
– Уедем, уедем, не извольте беспокоиться, Георгий Петрович мне строго-настрого приказал уехать утром.
«Я сплю, сплю! Это дурной сон!»
– Георгий, Георгий! – Его тихо звали и осторожно тормошили, но Воронцов проснулся резко и рывком сел.
Тут же голова закружилась, и он осел на постель.
– Не пидпрыгивай, захворал ты.
Воронцов перевёл дыхание и огляделся. Он лежал на кровати, под одеялом, на втором этаже дома. Рядом сидел Перещибка, чуть в стороне стояли Олег с Николаем. Голова болела, хотелось пить, а в груди, в сердце, поселилось жжение, пульсировавшее с каждым вздохом.
