Ещё совсем недавно это открытие повергло бы его в пучину горя, а нынче он лишь решил повторить попытку снова ближе к полудню, а сам отправился сочинять новое письмо своей любимой.
Николай же сгоряча вышел на двор, но делать там ему было нечего. Досада кипела у него в сердце – и Олег нехорош, и Фёдор, и даже господин капитан. Как можно было слечь в постель в такой час? Почему лучший врачеватель не хочет лечить, почему послушник не спешит молиться? Разлад и смятение, этак здешнее сидение добром не кончится.
Вокруг казаки выводили татар по двое, по трое, и с ними сурово говорил Перещибка, а рядом стоял, ухмыляясь, Демид.
Николай же пребывал в замешательстве. Он, со своим гренадёрским ростом, никогда не ходил в вылазки и теперь не знал, как подступиться к заданию. Идти предстояло в светлое время – как прятаться, как укрываться от разъездов? Пожалуй, начать стоило с того, что разузнать где они сейчас. Солдат попросил у Перещибки его трубу и двинулся на башню.
Когда проходил второй этаж, у постели больного уже никого не было.
– Федька! Етить твою мать! Федька!
Но никто не отзывался!
– Олег! Язви тебя в душу!
И парень скоренько выглянул из кухни.
– Подъедаешься?! Вот вытянуть бы тебя по хребту плетьми! Ты почему отошёл от господина капитана?!
Спокойный обычно Николай разошёлся не на шутку, а Олег, в другой раз оробевший бы, нынче глядел хоть и смирно, но с хитринкой, с этакой задорной искрой в глазах.
Откуда искра вскоре выяснилось – в кухоньку за чем-то зашла молодая казачка, а красная как помидор Олеся выскочила.
– Та-ак… а ну-ка бегом наверх, и чтоб сидел подле господина капитана неотрывно! Ишь какой дролечка выискался.
Олег покраснел, кивнул и бросился исполнять.
Николай поднялся на башню. Почти что весь горизонт уже был заполнен серыми, дымными облаками, и лишь вдалеке виднелись просветы. Тревожное зрелище, а тут ещё господин капитан занедужил…
Лагерь выглядел покинутым – ни часовых, ни вообще какого-либо движения. Разъездов тоже не видать, хотя те могли и в высокой траве затаиться. Николай вглядывался в разнотравье с четверть часа, но так никого и не выискал.
– Ну что ж… – пробормотал он в усы. – Без пригляда-то отчего ж не пройти.
Он спустился, в двух словах рассказал Перещибке о предстоящем деле и одолжил у него потёртый и выцветший кафтан. Переоделся, привязал к одному из брёвен тына верёвку, сунул за пояс пару пистолетов и, перекрестясь, стал спускаться.
Ничто не помешало ему ступить на землю, и он, пригибаясь, побежал к высокой траве, клочками росшей между проплешинами выпасов.
Добежал, сел и осторожно коснулся.
– Пороша, Пороша, – позвал потихоньку.
Крапива кольнула пальцы, и из воздуха явилась полудница.
– Зачем зовешь, зачем тревожишь? Вы дали мне вспомнить, но память – это только мука.
– Прости, коли в чём перед тобой виноваты. Не со зла Олег за тебя помолился, помочь хотел. И нынче я к тебе – за помощью.
– Что ж, говори.
– Недужен наш командир, просит твою хозяйку прислать отвар чудодейственный, а лучше – ту мастерицу, что отвар готовит, Прасковью.
– Передам, – сказала полудница и начала истаивать.
– Постой! Хочу помочь тебе, да не знаю, как. Хочешь, снова поговорю с твоей хозяйкой?
– Уж я просила… гневалась она, грозилась… не отпустит добром.
Николай задумался. Что сделает ведьма, если служанка взбунтуется? И может ли она взбунтоваться? Не узнаешь, пока не проверишь.
– Добром не хочет, а коли провинишься ты, воспротивишься ей?
– Как же? Я… не могу.
– Чего тебе бояться? А доброе дело сделать можешь. Освободи крестьян в селе, дай им дорогу!
– Не знаю…
– Ведь там и детишки есть малые, чьи-то сыны и дочки, худо им будет.
Полудница встрепенулась и глянула на Николая остро.
– Согласна! – крикнула она, но после успокоилась. – Только в село мне хода нет, ты их отпустить должен.
– Добро! Но не сдюжить мне одному, позволь друзей позвать.
– Друг твой уже здесь. – Она указала на кого-то сзади.
Николай обернулся и увидел неподалёку схоронившегося Фёдора. Он бы его не заметил, кабы не указка – тот тоже был без мундира, в крестьянской одежде, но с тесаком и ружьем.
– Э-э-э… – замешкался Николай. – Ты погоди, Пороша. Послание-то передай, а уж после.
– Передам, ждите. – Полудница исчезла.
– Федька, Федька, – негромко позвал солдат, но тот не спешил подходить.
Тогда Николай сам пробежал к нему.
– Ты что тут делаешь? Я тебе что приказал?
Фёдор молчал и только смотрел волком, что вовсе на него не походило.
– Сейчас вернётся полудница, и мы с тобой пойдём на вылазку в деревню, понял? Да говори же!
– Понял.
– Освободим крестьян, а после ты расскажешь господину капитану, зачем сюда вылез.
Фёдор не ответил, а через мгновение вернулась Пороша, и они, не таясь, пошли за ней. Сделали, казалось, всего шагов пять, а уже перед ними появились огороды.
Николай резво перемахнул плетень, пробежал вдоль стены избы и глянул на улицу. Никого, только дома печально молчат распахнутыми дверями.
Солдаты вернулись на зады и стали пробираться огородами, но от дома к дому везде одна картина – тишина и запустение.
– Где же люди? – сам себе сказал Николай.
Господин капитан рассказывал Перещибке, что их сгоняли к центру деревни, и теперь солдаты находились поблизости, домах в трёх от центра, но никаких признаков людей рядом не было. Одновременно с этим Николай чувствовал, что пленники где-то здесь, недалеко, только их не видно.
– Морок… – потерянно проговорил он.
Что делать с таким колдовством, он не знал.
– Проклятое колдовство, бесовщина, – впервые подал голос Фёдор. – Сжечь бы всех этих колдунов да по ветру развеять.
– Сжечь? – повторил Николай.
А что, если и в самом деле подпалить какой-нибудь дом. Пожар заставит сторожей вывести людей на улицу.
Он поднял с земли приставную лестницу и поднялся к сеннику под крышей.
– Эй, ты это чего? – окликнул его Федор. – Всё село спалишь.
– Сиди смирно и не галди.
Николай достал огниво и стал высекать искры. Да, была опасность большого пожара, потому что с полей дул ветерок, но другого пути Николай не видел. Вскоре сено занялось.
Так же задами солдаты отбежали к окраине села и стали наблюдать.
