– Это ты мне служанку попортил, сбил с панталыку, стервец языкатый, и кто бы знал, что такой.
Бабка стала подходить, а чёрный топор в её руке так и прыгал, так и играл. Николай же тихо читал молитву, сладить миром с этой дикой старухой он не надеялся.
– Молишься?! А помолчи-ка, соловей усатый! – Старуха произнесла сильное Слово, и Николай онемел. – Вот так-то лучше. Брось свою железку или с бабкой воевать будешь? – Она усмехнулась, а затем продолжила:– На вот, от Прасковьи гостинец, как спрашивали.
Старуха отцепила от гашника туесок на верёвке с глиняной крынкой внутри и сунула солдату в руки.
Отдав туесок, ведьма огляделась.
– Разбежались, расползлись телки для заклания, ну да ничего, соберу.
Она сунула два пальца в рот и свистнула так, что уши заложило. В ответ издали послышался волчий вой.
Николай стоял столб столбом и пытался хоть что-нибудь сказать, но впустую, только шевелил губами да открывал рот, точно рыба. Тогда он стал читать молитву про себя и не сводил с ведьмы взгляда, а та, не обращая больше на него внимания, пошла по улице по направлению к хутору. Как только ведьма скрылась из виду, голос к Николаю вернулся.
– Тьфу, пропади ты пропадом! – крикнул он вслед и двинулся по дороге.
Отовсюду слышался теперь волчий вой и испуганные крики. Николай вертел головой и несколько раз забегал далеко в травы, но никого не встречал, а звуки при его приближении затихали.
– Морок, опять морок, – сказал он себе и больше не сворачивал.
На хуторе как углядели баб с детьми, да услыхали волчьи песни, так начался переполох. Женщины, обезумевшие от страшного воя, кричали и совали детей наверх, казаки скидывали веревки и порывались спуститься сами, татары, выпущенные для вечернего дела, боялись помогать и глядели в поля с тревогой. Перещибка и сам не ведал как поступить, пока из полей не показались первые волки. По семь, по девять, а то и дюжиной выскакивали они из трав со всех сторон и, оглядевшись, бросались к бабам.
Один злющий вожак повёл свою стаю прямо под стены. Бабы кинулись кто куда и разделились, а волки стали бросаться и скалиться и тем отгонять меньшую часть в поля.
– А ну-ка, татарва – разбирай завал у ворот! – зычно приказал Перещибка. – Хлопцы! Пали по серым, не выдавай своих!
Со стен стали стрелять и уложили нескольких, но в тех, что угоняли женщин, целить опасались. Только Демид стрелял из своего ружья смело и точно, но всех перебить он никак не успевал.
Татары разобрали верхушку завала и стали втаскивать крестьянок одну за другой за стены. Богдан и ещё двое казаков с саблями перемахнули наружу и стали в охранении.
Теперь уже волки не рисковали приближаться, и тогда бог весть откуда явилась старуха.
– Чаво чужих хапаете? Своих поберегите! – гаркнула она и произнесла Слово.
Волков как будто стало втрое больше, и они рванули к людям. А сзади, из большого дома, раздались крики и наружу выбежали казачки – что-то страшное вылезло из угла кухни и напугало их до полусмерти.
Серые теперь кидались и в ноги, и к горлу, не боясь сабель и пистолетных выстрелов.
Бабы прижались к стене, их поднимали за руки татары. Казаки же отчаянно, остервенело рубили направо и налево, но сначала одну, потом другую женщину волки ухватили за ногу, свалили, а затем как тушу косули уволокли в поля.
Пробирающее до костей рычание и лай, неумолчный тонкий женский крик, яростные вопли казаков, гулкие выстрелы пистолетов смешались с пороховым дымом, белыми волчьими клыками и мельканием шашек в одну страшную кровавую свалку.
Вдруг всё кончилось. Сонмы серых исчезли, растворились в воздухе, и лишь несколько десятков маячили довольно далеко. Богдан со товарищи стояли и озирались, тяжело дыша. Все в крови и укусах, они всё ещё крепко сжимали сабли, готовые к нападению, но рядом уже никого не было.
Богдан заметил в траве белую рубаху и рванулся к ней, но, подбежав, остановился. Женщина была мертва. Подол задрался, и белые ноги алели следами зубов, а рубаха на груди намокла от крови – случайная пуля попала в сердце и оборвала её мучения.
Вокруг лежали убитые волки. Не так много, как казалось, всего с дюжину, и только троих зарубили саблями.
Живые волки вместе со старухой и плененными женщинами теперь были далеко, и добраться до них не было никакой возможности, потому что от лагеря колдуна к ним бежали, скакали и прыгали жуткие твари, когда-то бывшие людьми. Казаки спешно забрали тело несчастной и ушли за стену.
Крестьянки, кто успел перебраться внутрь, рыдали от пережитого страха, мужчины были мрачны и решительны. И казаки, и татары стояли теперь вместе, и никто не собирался загонять пленников обратно под замок.
Перещибка велел варить кашу на всех, а сам пошёл проведать господина капитана.
Люди постепенно успокоились, насколько это было возможно в постоянно сгущающемся сумраке. В эту пору должен был быть полдень, но солнца нигде не было видно, серая дымная хмарь застила небо до самого горизонта.
Воронцов очнулся во время боя, но происходящего не видел и выслушал рассказ Степана.
– Ось так и забрали с десяток жинок, та от стен видтягнулы ще половину. И Ольга там була, Богдана любушка, и Катерина… а Марфа померла вид случайной пули.
– Не справились мы, подвели их. – Воронцов закрыл глаза. – Это я, всё я.
– Ни, Георгий Петрович, нэ бери на себя чужих грехов – нэ вытянешь.
Георгий помолчал, собираясь с силами.
– А что с раскопом, есть что-нибудь?
– Пока нет. Как эта кутерьма пошла, так нэ до того було.
– Нельзя прекращать ни на минуту…
Капитана прервали радостные крики снаружи.
– Что там?
– Кажись, Николай вернулся. Да, цэ он, ось кто герой!
– Слава богу, зови его сюда.
Вскоре солдат явился. Сам он был бледен и подавлен, а рассказ его, хоть и был встречен бурным одобрением Перещибки, не принёс ясности.
– Так ця ведьма дала тоби снадобье? Тоди що же, его пить нельзя?
– Да, что-то здесь не так, ведьма ведет свою игру, – ответил за солдата Воронцов. – Однако в прошлый раз питье мне помогло оправиться. – Он умолк чтобы перевести дыхание. – Выбор невелик, если отравлюсь, то нестрашна потеря, и так от меня толку нет.
– Нет, есть толк! Ты государев человек, тебя князь боится!
– Князь мёртв, против нас теперь только колдун.
– Як мёртв?! Як же цэ сталось?
– Я убил его. – Воронцов посмотрел казаку в глаза. – А как – неважно.
Он взял крынку и отпил. Вкус был тот же самый, что и в прошлый раз, и Георгий сделал большой глоток.
По телу пробежала волна тепла и дрожи, а на сердце задержалась, будто ударившись в прибрежный камень. Жжение, кажется, притупилось, но осталась ноющая, щемящая боль. Георгий обратился внутрь себя и почувствовал отклик своего дара. Он начал читать заклинание прямо на глазах у изумлённого казака, и поначалу казалось, что всё идёт как должно, но в тот момент, когда из глаз должны были вылететь искорки, чародей как будто наткнулся на стену.
