— Ну вот, папаша, как мы вам и обещали, все прошло хорошо, у вас родилась дочь, вес два шестьсот тридцать, здоровая семимесячная девочка. Мать тоже чувствует себя удовлетворительно, так что можете ехать домой отдыхать.
Федор пошатнулся — напряжение, сковывавшее все его тело, схлынуло слишком резко. Терминатор схватил Федора за плечо:
— Ну-ну, ты это, Андреич, давай мне тут не падай в обмороки, словно красна девица!
— Не упаду, — буркнул Лукьянов и обратился к врачу: — Я могу их увидеть?
— Они сейчас отдыхают, но в порядке исключения, так и быть… только постарайтесь их не будить.
…Федора провели в отдельную палату — он с трудом припомнил, как отдавал кому-то какие-то купюры и подписывал документы на платные услуги. В палате стояла высокая больничная кровать. Спящая на ней измученная женщина с забинтованной головой выглядела на широком матрасе особенно маленькой и хрупкой.
Рядом со взрослой кроватью обнаружилась детская кроватка, больше похожая на лоток или тележку на колесиках.
Федор приблизился, склонился над прозрачным пластиковым ложем, разглядывая новорожденную девочку. Ее ярко-розовое личико выглядело насупленным: бровки сурово сдвинуты, губки сжаты бутончиком.
«Злишься на маму с папой, доченька? Не надо, не злись… мы тебя в обиду больше не дадим, — произнес мужчина мысленно. Говорить вслух он не смог бы, даже если бы захотел: горло сдавило спазмом, на глазах, которые он не сомкнул ни разу за ночь, проступили слезы. — Добро пожаловать в этот мир, малышка…»
45. Светлана
26 февраля 2016 года. Один из Московских следственных изоляторов
Светка лежала на убогом комковатом матрасе под куцым казенным одеяльцем и продолжала стучать зубами — холод и страх так глубоко влезли, въелись в ее нутро, что казалось, от них уже не избавиться никогда. Уснуть женщина даже не надеялась. Как тут уснешь, если, стоит закрыть глаза, как перед ними начинают мелькать жуткие картинки?
…Вот она подхватывает на руки Карли — главное доказательство того, что Лана Журавская имеет куда больше прав находиться в доме Лукьянова, чем эта… пузатая дрянь. Как она смотрела на нее, Светку! Пренебрежительно, самоуверенно! Сколько наглости и презрения было в ее словах — «а-а, так вы — бывшая жена Федора?»
Вот после этих слов Светка и сорвалась с катушек, полезла скандалить и брать нахрапом, надеясь задавить противницу криком, оскорблениями. Мало кто мог устоять, не отступить перед орущей Светкой. Эта — смогла. Она даже не попыталась отодвинуться, сделать шаг в сторону, когда Светлана начала наступать на нее!
Это выбесило окончательно. Захотелось разодрать, расцарапать личико мерзавке, которая уже успела поселиться в доме Лукьянова, надавать ей пощечин, впечатать в ограду ее хлипкую тушку с большим животом…
Лана и сама не знала, нарочно ли она толкнула новую женщину Лукьянова. На то, что беременная девица поскользнется и упадет, она уж точно не рассчитывала. Даже не думала о том, что под ногами скользко. Не до того было.
И только вспомнила Светлана падающую женщину, как ее накрыло новым воспоминанием.
…Вот она, лана Журавская, сидит за столом в допросной. Следак, который устроился напротив, смотрит на нее вроде бы даже сочувственно, и говорит мягко, без агрессии:
— Так что, Светлана Леонидовна, расскажете, как так вышло, что вы толкнули гражданку Филимонову?
И она, Светка, торопясь и захлебываясь словами, начинает объяснять этому мужчине, что она сама не знает, как оно все вышло, что думала лишь заглянуть в бесстыжие глаза разлучницы. Да, глаза выцарапать хотела. Да, могла бы — придушила бы. Но ведь не царапала и не душила!
— Так и запишем, — все так же вкрадчиво, вроде бы даже с сочувствием, говорит следователь, — гражданка Журавская не отрицает, что хотела причинить вред гражданке Филимоновой и нападение совершила преднамеренно.
— Что?! — пытается вскочить со своего места Лана. — Я такого не говорила!
— Сидеть! — неожиданно громко и жестко рявкает на нее следак, и Светка опускается обратно на стул, растерянно хлопая ресницами с потекшей тушью. Вот тебе и водостойкая! Вот тебе и «Буржуа»! — Вы теперь, гражданочка, вставать, ходить, жрать и спать — все будете делать строго по команде, так что начинайте привыкать.
— Вы меня посадите? — дрожащим голосом спрашивает Светка.
— «Сажает» суд, — холодно обрывает ее мужчина. — Но имеющихся материалов достаточно, чтобы отправить вас в тюрьму на срок до восьми лет.
Лана делает резкий вдох, а выдохнуть забывает. Она чувствует, как распирает ее грудь, как наливаются лезущие из орбит глаза новой порцией слез, хрипит, пытаясь выдохнуть…
— Прекратить истерику! — снова рявкает на нее следак и выплескивает в лицо стакан холодной воды. — Ишь, какие мы чувствительные, когда дело себя любимой касается.
Светлана так пугается, что забывает о том, как задыхалась парой мгновений раньше. Ее вновь начинает колотить озноб.
— М-м-не-е-е н-нуж-жен ад-вока-ат, — блеет она, сама ужасаясь тому, как испуганно и неуверенно звучит ее голос.
— У вас есть адвокат? — интересуется допрашивающий ее мужчина.
— Н-не-е-т, — трясет головой Светка.
Увы! Нет у нее денег даже на того адвоката, который помогал ей при разводе. У нее вообще нет денег, и жилья тоже нет. Если сейчас ее выпустят на волю — куда она пойдет? Без пальто, без жилья, с парой сотенных купюр в модном клатче размером с портсигар?..
— Вам назначат государственного адвоката, — сообщает следак. — Но уже не сегодня. Давайте, подписывайте протокол и в путь.
— Куда… в путь? — негнущимися пальцами Светка с трудом выводит буквы под диктовку мужчины.
— Как куда? — приподнимает тот бровь и усмехается. — На нары, гражданочка. На нары.
И снова скачок воспоминаний.
…Светку сначала долго куда-то везут в холодном, непрогретом салоне автозака. Потом ведут по длинным, мрачным, плохо освещенным коридорам, перегороженным железными решетками. Передают с рук на руки, то и дело требуют повернуться лицом к стене. Досматривают — грубо, бестактно, заглядывая туда, куда не каждый врач смотреть станет…
Потом вручают пару застиранных простыней и жуткое, истертое практически до дыр, колючее нечто, называя это «нечто» одеялом. Лана подозревает, что этому одеялу больше лет, чем ей самой. Да она таких не видела даже в общаге при техникуме, в котором училась!
И вот очередная дверь. Тяжелая, металлическая, с прорезью-окошком, сейчас запертым. За ней — темное помещение площадью не больше кладовки в проданном пентхаусе, две двухэтажных койки. «Нары», — понимает Светка и вздрагивает всем телом, замедлившись на пороге. Но долго ей стоять не дают: короткий тычок в спину — и она влетает внутрь, а за ее спиной раздается грохот засова.
