Грузинский летописец Дживаншир полагает, что ругались тбилисцы только над императором Ираклием, выкрикивая в его адрес оскорбления. Имя «Джабгу-кагана» у летописца сохранилось в форме Джибал, Джибла. После взятия Тбилиси он схватил оскорбителя императора и жестоко умертвил его. «Но прежде, – рассказывает историк, – влили ему в рот расплавленное золото. Ибо, – говорит, – император расхохотался, услыша твои слова, а после содрали с него шкуру и отправили императору за те оскорбления». Чувством гуманности тюркюты не обладали. Это был суровый народ – воины, мстители, безжалостные люди со своими представлениями о чести, достоинстве, справедливости. В грузинских источниках говорится, что царь Иверии Стефан погиб именно теперь, а не раньше, как считал Мовсес. Царь попал в плен к «Джабгу-кагану», и каган велел содрать кожу с несчастного, после чего отправил ее в подарок Ираклию. Мтаваром (царем) Иверии сделался Адерназе – ставленник Ираклия, который уже раньше принимал участие в осаде Тбилиси. По уговору с Ираклием «Джабгу-каган» оставил ему Иверию, а сам получил желанную Албанию.
Джабгу счел свою задачу выполненной и вернулся в Хазарию на гостеприимные берега великой реки Итиль. «Так, исполнив волю свою, он приказал погрузить всю добычу и, взяв сокровища, возвратился к себе», – пишет Мовсес.
Но то не означало окончания войны с персами. Напротив, всё только начиналось. Джабгу оставил войско под началом Бури «вместе с его храбрыми наставниками». Приказ был завоевать Албанию. Уезжая, «Джабгу-каган» молвил:
– Если вельможи и правители страны выйдут навстречу сыну моему и добровольно отдадут свою страну мне в повиновение и откроют перед моими войсками ворота своих городов, крепостей и постоялых дворов, тогда и вы позвольте им жить и служить мне, а если нет, то да не сжалится вообще глаз ваш над [жителями] мужского пола свыше пятнадцати лет. Юнцов же и женщин оставьте как слуг и служанок на служение мне и вам.
Интересно, что к византийцам Мовсес Каланкатуаци относится лояльно, об Ираклии пишет с нескрываемым уважением. Но тюркютов и «хазир»/хазар наш автор искренне ненавидит. Видно, было за что: память о бесчинствах северных варваров еще долго жила в сердцах албанских армян.
Тюркюты и хазары приступили к действиям. «Войско… прибыло на то место [Албанию], как было приказано. И тогда согласно повелению отца своего, [Бури-шад] отправил послов к персидскому князю наместнику-марзпану Алуанка». Как мы помним, еще недавно марзпаном был армянин Гайк-шах. Но этот трус убежал в Иран. Ему на смену персы назначили другого наместника по имени Сема Вшнасп – иранца. К нему-то и направил посла Бури-шад. Кроме того, он апеллировал к католикосу Албании – Виро. Католикос – это патриарх у армян и грузин. И, соответственно, у албанцев, которые в описываемое время являлись частью армянского этноса.
Вшнасп рассердился на тюркютского посланника.
– Кто ты такой, – сказал он, – и зачем я ради Алуанка должен повиноваться повелению твоему?
Но действовал в точности как его предшественник Гайк: «взяв с собой всех домочадцев своих, и захватив еще много чего из страны этой, сбежал он и ушел в пределы Персии». Значит, он не имел достаточно войск, а на албанцев положиться не мог. Джабгу и его сын были непреклонны: Албания должна покориться и войти в состав каганата. После бегства марзпана единственной легитимной властью в ней обладал католикос, но он оказался столь же нерешителен, как марзпан.
«Хайрапет Алуанка Виро, узнав, что это тяжкое иго пало на плечи лишь его одного, хоть в недоумении и заколебался и устрашился царя персидского, ибо как раз по обвинению в мятеже он был сослан на чужбину на долгие годы, но все же решил пойти на переговоры, явиться к врагу, дабы предотвратить разорение и гибель своей страны». Правда, хитрый церковник отправил гонца к иранскому шаханшаху, сообщив, что переговоры с тюркютами – мера вынужденная. В то же время старался подкупить или хотя бы задержать тюркютов, «ослепив их глаза небольшим количеством серебра». В общем, боялся и тюркютов, и иранцев, и вообще не знал, на что решиться. Послы стали торопить:
– Чего ты ждешь, зачем же медлишь? Вот настанет назначенный день и будут опустошены набегами [гавары] всей страны Алуанк. Вот мы открыли тебе тайное намерение наших князей и повелителя нашего Шата. И если ты не хочешь поступить согласно его повелению, то спеши, беги и спасайся, ибо мы, увидевшие от тебя одни почести и получившие дары, боимся Бога нашего, не хотим лукавить пред тобой и быть очевидцами того, как вознесут руки свои многочисленные воины наши на тебя, на свиту твою и на народ твой.
«И пока они говорили это, вдруг всю страну нашу и вершины гор, и долины, холмы и глубокие ущелья, как бы заволокло туманом и мраком. Нигде, в пределах страны нашей, не осталась ни одной пяди земли, [не покрытой] туманом», – пишет Мовсес. Еще одна метафора: автор повествует о том, что католикос напрасно тянул время: в страну вторглись тюркюты и хазары под предводительством Бури-шада.
«В селах ли, в агараках, дома или в пути, уста всех произносили: «Горе, горе!» [в переводе Патканова: вай-вай!] Крики варваров не умолкали, не было места, где бы не было слышно губительного говора злобного врага. И все это в один и тот же день, и в один и тот же час, потому что по жребию они уже заранее распределили между отдельными отрядами [все наши] гавары и селения, реки и притоки, родники и леса, горы и долины, и все одновременно в назначенный час, развернули опустошительные набеги. И от края до края задрожала вся наша страна».
Католикос удрал в Арцах. «Настигли неприятели католикоса, натянули тетивы луков горечи и прицелились в него. Тогда чудесная благодать Святого Креста, который он носил при себе, оградила его от врагов. И не коснулась его в тот день рука [врагов]», – пишет Мовсес. Католикос укрылся в крепости Чараберд.
Но главное, что убежище католикоса отыскали тюркюты. Они направили посланцев с предложением капитуляции:
– Поступай так, как я сказал, и спасетесь ты сам, страна твоя и все, кто уцелел еще в стране твоей. А если нет, мною приказано схватить тебя и доставить ко мне против воли твоей, – передали посланники слова Бури-шада.
«Тогда созвал к себе католикос всех главных мужей этой великой страны, вельмож знатных из царской семьи, начальников гаваров, сельских старост, иереев, дьяконов и писцов». И обратился с речью:
– Мужи, братья мои, вы сами видите великие бедствия, постигшие нас, [испытали] страх и ужас перед беспощадным и ненасытным мечом, посланным нам за грехи наши, который неожиданно вознесся над нами. И вот мы в недоумении и не знаем, куда нам идти, или куда бежать от них? Так [скажите], поступать ли нам, как они того желают, или нет? Однако день нашей гибели от руки их мелькает перед нашими глазами. Обдумайте к немедленно дайте мне ответ, и я послушаюсь, увидев пользу в нем, ибо торопит меня посланец, прибывший [к нам], ведь он не из простолюдинов, а вельможа в войсках неприятелей – верный воспитатель и наставник царевича Шата.
Присутствующие единодушно воскликнули:
– Зачем же владыка наш насмехается над нами, несчастными? Разве найдется среди нас кто-нибудь умнее тебя в познании мудрости и наставления? Осмелится ли кто раскрыть рот перед тобой и выразить изречение разума. И если умилосердится человеколюбивый Бог, не медли же ты, как добрый пастырь, жертвовать собой за нас, и мы также в меру наших сил пожертвуем собой ради тебя». Тогда сказал он им: «Если только будет Богу угодно, я не устрашусь их. Только сделайте вы то, что я скажу вам. Пусть каждый из вас принесет, сколько может, злата и серебра и одеяний [драгоценных]. И пусть не дрожат сердца ваши над вашим имуществом, чтобы мы могли смягчить их подарками.
