Он, естественно, немедленно отдернул листок.
— Ты нуждаешься во мне еще больше, чем я предполагал. Что это, спрашивается, такое? «Подъем в шесть». Кому и какого черта нужно вставать в шесть утра?
— Я и не встаю. По крайней мере раньше восьми.
— «Молитва, медитация, благодарность Господу и ежедневные заявления», — продолжал он. — Что это за заявления такие? Нет, не говори, не хочу расстраиваться.
— Заявления — это положительные утверждения. Род доброжелательного мысленного контроля. Вот вам пример: «Как бы сильно Лоренцо Гейдж ни раздражал меня, я всегда буду помнить, что и он один из созданий Господних». Не лучший образец, разумеется, но все же…
— А что это за бред насчет дыхания?
— Не бред, а напоминание оставаться сосредоточенной.
— Да хоть какой, все равно чушь собачья.
— А еще означает — оставаться спокойной. Не позволять любому порыву ветра, дунувшему в твою сторону, сбить тебя с пути.
— Тоска зеленая.
— Иногда и тоска полезна.
— Угу, — буркнул он, ткнув пальцем в листок. — «Вдохновляющее чтение». Это вроде «Пипл»
[27]
?
Она промолчала. Пусть себе забавляется.
— «Будь импульсивной».
Он заломил идеальную бровь.
— А вот это обязательно случится. И, согласно расписанию, ты должна сейчас работать над книгой.
— Обдумываю план, — промямлила она, теребя пуговицу на блузке.
Он сложил листок и уставился на нее неприятно проницательным взглядом.
— Ты понятия не имеешь, о чем будешь писать, верно?
— Я начала делать заметки.
— О чем?
— О преодолении личного кризиса, — выпалила она первое, что пришло в голову. Что ж, вполне логический выбор.
— Шутишь.
Его недоверчивая физиономия действовала на нервы.
— Я кое-что знаю об этом. На случай, если не успели заметить, я преодолеваю свой собственный.
— Эту часть я как раз пропустил.
— Ваша проблема. Вы вообще многого не замечаете. Опять его раздражающее сочувствие!
— Перестань так изводить себя, Изабел. Отдохни немного и не пытайся ничего форсировать. Лучше расслабиться и повеселиться.
— Интересно, и каким это образом? О, погодите, знаю! Лечь с вами в постель, верно?
— Я бы предпочел именно это, но, думаю, у каждого свое представление о развлечениях, так что можешь выбирать сама. Нет, если хорошенько подумать, для нас обоих будет лучше, если позволишь выбирать мне.
— Поверьте, вы зря тратите время. И совершенно забываете о пробежке.
Он поудобнее устроился на стуле.
— Тебе много пришлось вынести в последние полгода. Не думаешь, что заслужила небольшую передышку?
— Налоговое управление обобрало меня до нитки. Я не могу позволить себе передышку. Необходимо поставить карьеру на прежние рельсы, иначе мне просто нечем заработать на жизнь, и единственный способ — работать и работать над этим.
Говоря это, она вдруг ощутила, как крохотные ноготки паники впиваются в нее.
— Есть разные методы работы.
— И один из методов делать это лежа на спине, не так ли?
— Почему, если хочешь, можешь оказаться наверху. Она вздохнула. Он поднялся и повернулся лицом к оливковой роще.
— Что делают там Массимо и Джанкарло?
— Речь шла о новой канализации или колодце, в зависимости от точности перевода.
Он снова зевнул. — Пойду побегаю, а потом мы поговорим с Трейси. И не спорь, если не хочешь иметь на своей совести безвременную гибель беременной женщины и ее четырех омерзительных отпрысков.
И, бросив на нее предостерегающий взгляд, рванулся вперед.
Час спустя, меняя простыни на постели, она услышала, как вернувшийся Рен идет в спальню. Изабел улыбнулась и подкралась к двери. Ждать пришлось недолго. Пронзительный вопль расколол тишину.
— Забыла сказать, — медовым голоском пояснила она. — У нас нет горячей воды.
Трейси стояла посреди захваченной лихим налетом спальни. Вокруг валялись чемоданы, одежда и груды игрушек. Пока Рен, прислонясь к стене, хмуро оглядывал женщин, Изабел принялась деловито сортировать чистую и грязную одежду.
— Теперь видите, почему я развелась с ним?
Покрасневшие глаза и осунувшееся лицо выдавали многодневную усталость, но даже такая Трейси по-прежнему излучала мощную сексуальную привлекательность, хотя темно-красный купальник и такого же цвета халатик не скрывали огромного живота. Изабел невольно задалась вопросом, каково это — обладать такой непобедимой красотой. Ничего не скажешь, Трейси и Рен — две горошины из одного стручка. Порода видна в каждом жесте.
— Он холодный, бесчувственный сукин сын. Вот поэтому я с ним развелась.
— Я вовсе не бесчувственный.
Рен определенно выглядел и вел себя как бесчувственный сукин сын.
— Но я уже сказал, при абсолютно расстроенных нервах Изабел…
— У вас абсолютно расстроенные нервы, Изабел?
— Нет, если не считать полного краха жизни и карьеры.
Она бросила футболку в груду грязной одежды и принялась складывать чистое белье в аккуратную стопку. Дети были на кухне с Анной и Мартой, но, как и Рен, повсюду успели оставить следы своего присутствия.
— Дети вас беспокоят? — допытывалась Трейси.
— Чудесные ребятишки. Они мне очень нравятся.
Интересно, сознает ли Трейси, что проблемы поведения ее детей напрямую связаны с напряженными отношениями между родителями?
— Дело не в этом, — вмешался Рен, — а в том, что ты вломилась сюда без предупреждения и…
— Неужели не можешь хоть раз в жизни подумать о ком-то еще, кроме себя? — взорвалась Трейси, швырнув коробку с настольной игрой в сложенную Изабел стопку белья. — Как я запру четырех энергичных детей в гостиничном номере?
— Люксе! Я сниму тебе люкс!
— Подумать только, и это мой самый старый друг! Если старый друг не поможет в беде, тогда кто же?
— Друзья поновее. Твоя мать. Кстати, как насчет кузины Петрины?
— Я ненавижу Петрину еще с тех пор, как мы обе были дебютантками. Неужели не помнишь, как она на тебя вешалась? Кроме того, все эти люди… сейчас в Европе.
— Еще одна причина, по которой ты должна лететь домой. Я не эксперт по беременным, но, насколько понимаю, они нуждаются в знакомом окружении.
