Лина хихикает, явно не разделяя взглядов отца:
— Пап, ну это для тебя целое состояние, а для Ромы-то — пустяк. Кстати, отличная идея! Оно бы тогда и маме не помешало обследование какое. И правда уж, раз приехали…
— Ты сначала сама заработай на этот пустяк, а потом предлагай, — осаживает ее отец. — Скора ты чужими деньгами распоряжаться.
— Федя, Федя, — с некой укоризной одергивает мужа за локоть Татьяна Петровна. — Что-то ты разошелся. Веди нас, Галюсь, в комнату. Отцу просто отдохнуть надо.
Мне неловко. И за себя. И за Галю. И за то, что старик явно из гордых, — сам мою помощь принять отказывается. Но за дочку просит. А я и благодарен ему, что он сам попросил. Предложи это я — она ведь тоже откажется.
Буквально по глазам вижу, когда мы остаемся наедине посреди холла, что кроме помощи отцу она от меня больше ничегошеньки принимать не намерена.
Ну это мы еще посмотрим…
— Позволишь тебя проводить? — спрашиваю, сильно сомневаясь, что она попросту не пошлет меня.
Хмурится. И я рад, что стоило остальным скрыться из виду, как на ее лице стали проступать настоящие эмоции.
Губы поджимает и глаза опускает. Нервно теребит оборку на кофточке, натянувшейся на животике. Кажется, словно спросить что-то хочет, но не решается.
Наконец неуверенно кивает, отвечая на мой вопрос:
— Проводите.
13. ОН
Сонина родня скрылась в правом крыле дома, тогда как я снова сворачиваю в лево, туда, где я еще несколько минут назад совершил очередную ошибку по отношению к своему недоступному ангелу, — поцеловал ее.
Прохожу мимо двери, за которой скрывается мой кабинет и останавливаюсь у следующей. Это как-то неосознанно выходит. Но хочу, чтобы она была как можно ближе. А я практически все время провожу в своем кабинете. Особенно с появлением в моем доме Лины.
Толкаю дверь, кожей ощущая, что Соня следует за мной.
— Твоя комната, — сухо выдавливаю.
Нерешительно проходится по мягкому ковру, будто боясь его запачкать, и останавливается напротив меня вполоборота, пока я плотно прикрываю дверь. Не спешит поворачиваться.
— Роман, — строго так произносит мое имя, вновь принимаясь теребить оборку на своей кофточке. — Насчет отца… если я уговорю его на обследование, вы не откажетесь потом от своих слов? Поможете ему?
Поднимает на меня умоляющий взгляд. Но я вижу каких трудов ей стоит скрывать презрение.
— Не откажусь, я сделаю все возможное, чтобы помочь ему, — отвечаю уверенно.
Естественно. Ведь это мой едва ли не единственный шанс на прощение. Даже не сомневался, что причина, по которой она хоть немного сменила гнев на милость, кроется именно в этом.
— Спасибо вам, — выдавливает благодарность, а мне от самого себя противно становится, что ей приходится передо мной-мудаком на свою гордость наступать.
— Может я еще могу что-нибудь для тебя сделать? — ну же, пожалуйста. Дай мне такую возможность.
— Больше ничего не нужно, — опускает глаза и отворачивается, вроде давая понять, что разговор окончен. — Вы и так уже сделали больше, чем надо было…
И эта ее фраза последняя, как очередная спица в мою и без того уже пострадавшую совесть. Знаю я, что глупостей наделал, но позволь ты мне все исправить!
Черт побери…
Не сразу понимаю, что нарушил безопасную дистанцию. Подошел слишком близко, и это может добром не кончиться. Руки, без ведома мозга, тянуться к съежившейся девушке.
Насилу вынуждаю себя остановиться. Ладони так и зависают в считаных сантиметрах над хрупкими плечами.
Чувствую ее тепло. Но не могу прикоснуться. Не имею права.
— Прости меня, Сонь.
— Никогда, — без ножа режет она, — никогда больше не говорите ничего подобного. Вам не за что просить прощения, потому что между нами никогда ничего не было.
Хочет все забыть. И меня заставить.
Ладони сами в кулаки сжимаются.
А я даже перечить ей в этом не могу. Клянусь, лучше бы она на меня тогда заяву накатала! Чем теперь делать вид, что я никогда не держал ее в своих руках. Не целовал…
Она шагает вперед, отстраняясь от меня только сейчас:
— Никогда не подходите так близко к своей свояченице, не то люди могут подумать что-то недоброе, — будто назло говорит, поднимая во мне бурю протеста, которая попросту перерастает в неприкрытую ярость.
— Мне плевать, что подумают люди, — шиплю. — Мне важно только твое мнение…
Она поворачивается так резко, что я едва не давлюсь своей злостью.
— Мое мнение?! — усмехается недобро. — Что ж, вот вам мое мнение! Стоило сразу представится женихом моей сестры, чтобы я не чувствовала теперь себя настолько отвратительно!
— Черт, — понимаю, насколько все запуталось, и пока подбираю слова, на автопилоте шагаю ближе к ней. — Я не был тогда ее женихом…
— Это неважно! — взрывает ее. — Жених, парень — вы изменили моей сестре с-со… мной.
Последнее она уже шепчет едва ли не в истерике.
— Сонь, все было не так. Если тебя это хоть немного успокоит, тогда мы с Линой были просто друзьями, — пытаюсь объясниться.
Вижу, что ей хочется мне поверить. Даже рот приоткрывает, словно от удивления. Или же облегчения. Смотрит долгим испытующим взглядом.
— Клянусь, — зачем-то добавляю я. — Хочешь, спроси у Гали сама.
Хмурится, и отводит взгляд, в котором в миг потухла какая-то едва уловимая надежда. Дрожащей рукой поглаживает животик, будто пытаясь успокоить и малыша, и саму себя заодно. А я до скрипа челюсти сжимаю, борясь с желанием сделать тоже самое.
— Это все — больше не имеет значения, — решается она. — Кем бы вы ни были тогда — сейчас вы мой будущий зять. Поэтому я очень прошу вас больше никогда в жизни не вспоминать о том, что тогда произошло, — ее голос будто теряет силу с каждым произнесенным словом. — Забудьте, пожалуйста. А мое прощение вам и не нужно. Раз вы не изменяли моей сестре, значит ни в чем и не провинились передо мной. Я сама виновата в том не меньше…
Все же не могу удержаться. Протягиваю руку и касаюсь шелковых волос:
— Ни в чем ты не виновата, мой ангел.
Поднимает на меня глаза. И я невольно задерживаю дыхание, видя, что в них собрались слезы.
— Что я наделала? — ловит ртом воздух.
— Эй-эй, тише, маленькая, — обхватываю ее лицо ладонями.
Закусывает губку, прикрывая глаза, словно не в силах даже видеть меня. Пытается подавить болезненный стон, но он все же срывается с ее губ. Прижимаю ее голову к своей груди, чувствуя, как Соня всем телом содрогается от рыданий.
