— Значит ты и без того уже почти не сомневаешься?
— Плевать, даже если биологический отец Гена, ребенок все равно станет моим.
— Самоотверженно, — он потирает заросший щетиной подбородок: — Но я все же озвучу фразу, которую бросил Геннадий, пока его не перехватили мать с Галкой: «Меня к себе ни разу не подпустила, а ребенка от кого-то заделать умудрилась».
— Ни разу? — с сомнением спрашиваю я.
— А что тебя так удивляет? — пожимает он плечами. — Я свою дочь растил в любви к здоровой морали. Знал, что мать только и сможет, что свои свободные нравы дочерям привить, в чем с Галкой и убедился. А потому Соне всегда говорил, что детей делать только после свадьбы стоит, чтобы в подоле не принесла родителям.
Кажется у меня сейчас голова взорвется от этого неожиданно откровенного диалога. Может ли быть, что даже будучи замужем за другим она все это время только меня ждала? И ребенка от меня носила. И судя по всему даже развестись пыталась, только вот не дал ей этот урод! Шантажировать ее решил моим же ребенком!
— Вот и говорю, ничего удивительного, что она Генку не подпустила к себе, ежели ты ее сердце, да прямо с их свадьбы украл, — продолжает старик, вынуждая меня снова взглянуть на него задумчиво. — Не смотри на меня так, будто я динозавр из другой эпохи.
Усмехаюсь этому строгому замечанию:
— Ну по сути так и есть. Это ж прошлый век таких дел до свадьбы ждать. Сейчас уже столько способов не приносить в подоле изобрели, — отмахиваюсь я.
— Может век и прошлый, а проблема вполне злободневная для любого времени. Вон что мать Галку нагуляла, что сама Галька залетела по молодости, — он резко замолкает, будто проговорился лишнего.
— Серьезно? — заговорщическим шепотом спрашиваю я. — Так Галина не ваша дочь?
— Эх! — отмахивается. — Любовь у Таньки по молодости была. Да только поматросил и бросил, а она к родителям вернулась. Беременная оказалась. А я тогда как раз после университета по распределению к ним в деревню попал. Комнату у родителей ее снимал, слышал, как она белугой ночами выла. Да не выдержал, когда ее мать при мне хворостиной в очередной раз решила отходить. Вот и пожалел. Женился. Потом уже и Софку родили, да так и прижились окончательно, как мне казалось. Да только любовь ее походу всего сильнее. Даже дочку в любимые выбрала ту, что отца напоминает.
— Вот оно как, — выдыхаю я ошарашенный его откровениями.
— Смотри не ляпни кому. Это я видать на радостях, что в очередной раз жизнь выиграл, так разговорился. А вообще об этом даже Соня не знает.
— А Галя знает? — задумчиво спрашиваю я. — Она хоть и упоминала все чаще только мать, но никогда не говорила, что вы ей неродной.
— Не знаю я, походу Татьяна рассказала ей уже давно, что она не моя. Нет больше той семьи, которую изначально мы с ней строили, — он говорит это с такой горечью, что я начинаю невольно волноваться, как бы ему снова не поплохело. — Когда мать из своих эгоистичных ожиданий какого-то великого будущего для Галки, ребенка ни в чем не повинного убила, у нас в семье раскол и случился.
50. ОН
— В смысле? Как убила?
— Да там примерно такая же история, как и у матери. Любовь-морковь. А по итогу, — он отчаянно машет рукой, — аборт. Я ж, когда узнал, что эти дуры натворили, тогда меня первый приступ и разбил. Говорил я матери: сама-то вон родила Галину, хоть и без родного отца, да нарадоваться на дочку до сих пор не можешь, а ее счастья такого лишила. Зачем же губить дитя? Да разве она меня послушает, когда речь касается ее дочи? Вот примерно с тех пор и пошло у нас разделение, что я только за Соню отвечаю, а в Галкино воспитание не лезу особо.
А я успеваю подумать, не потому ли Гале проколоть презервативы не помогло от меня залететь? Мало ли какими они методами в деревне могли избавляться от нежелательной беременности…
— Ты, это, Сонечку-то зови, — прерывает мои мысли Федор Михалыч. — Я вроде все, что хотел тебе рассказать — сказал, да от тебя услышать — услышал.
Спохватываюсь:
— Точно-точно! — вскакиваю на ноги. — Только, отец, будь добр не говори ей, что это из-за Генки тебя в этот раз прихватило. А то она ж опять на себя всю вину повесит.
— Так мне и не из-за него, — хмурится.
— Ну в смысле, не рассказывай, что это из-за нас с ней, — исправляюсь я, надеясь на его понимание.
— Да не из-за вас это, дурень! — резко осаживает меня старик.
— А из-за кого? — непонимающе замираю.
— Эх, будто я тебе и без того мало рассказал, — усмехается он. — Мы ж с матерью Генку с Галкой в такси посадили, и в дом пошли. Там уже в зале мне моя зазноба и выставила «счет» за долгие годы семейной жизни. Развод объявила. Говорит, думала дочек повыдаем замуж, тогда и скажет. Но мол тут все расстраиваться начало, а терпеть у нее мочи нет, не любит она меня совсем.
Он грустно улыбается, глядя на свою руку, на которой все еще блестит старенькое обручальное кольцо:
— Вон оно как? Я-то думал стерпится-слюбится, да только насильно мил не будешь, — он уверенно стягивает с пальца кольцо. — Так что ты Соню приведи ко мне. Больше никого звать не надо. У меня сейчас еще нет столько сил на все эти разговоры.
На секунду теряюсь, когда свое обручальное кольцо он протягивает мне:
— Ты если встретишь Татьяну, передай, пожалуйста: хочет развод, пусть оформляет. Только дочке пока ничего лишнего не взболтни. Пусть уже до родов доходит спокойно.
Сжимаю в ладони обручалку, и сдержанно кивнув, выскакиваю за дверь.
Что-то мне подсказывает, что отец совершенно зря печалится. С такой женой и врагов не нужно. А мы ему здоровье подшаманим, да завидную невесту найдем. Думаю, Соне понравится, если батя наконец в добрых руках окажется.
Сворачиваю за угол и едва с ног не сбиваю спешащих в направлении палаты Татьяну Петровну и Галину собственной персоной.
— Соню видели? — торможу их, в надежде, что мне помогут ее найти.
— Она домой поехала, Роман, — наставительным тоном говорит мать Галины, что наталкивает на мысль, что вовсе не ко мне домой она поехала.
— Почему вдруг? — уже ожидаю услышать достаточно весомую причину, придуманную этими сплетницами.
— Еще спрашиваете! — с полпинка взвивается Татьяна Петровна. — Сколько делов она наворотила?! Гену Галка вон в больницу привезла побои снимать. Из-за кого вы подрались? Из-за нее же! Между вами с Галиной встала, вертихвостка. Так еще и отца своими подвигами едва в могилу не свела, бесстыжая.
— Правильно ли я понимаю, что все эти приговоры вы не задумываясь выдвинули самой Соне?
— Ну конечно!
— А теперь по порядку, — улыбаюсь я на все новые и новые откровения, что продолжает дарить мне сегодняшний день. — Итак первое: Гена на все сто получил по заслугам. Я бы даже сказал, маловато.
