Снова замолкает, нервно ковыряя бусины на своем поясе. Бросает на меня короткий взгляд исподлобья:
— Все хорошо, папочка. Конечно, никто меня не обидел. Кто посмеет? Я ведь твоя доча, — усмехается, будто пытаясь успокоить отца. — Отдыхайте. Не зря же на свадьбу потратились.
Кладет трубку, и вперивает в меня гневный взгляд:
— Ну и что тебе надо?! — вздергивает подбородок, стараясь казаться храброй. Да я и так уже оценил. — Убить меня собрался?
— А есть за что? — усмехаюсь, приподнимая бровь.
— А психам вроде тебя еще и повод подавай?
— Кто из нас тут псих еще надо крепко подумать, — едва заметно сокращаю между нами расстояние. — У тебя только что была возможность спастись, пожаловавшись на меня отцу. Но ты почему-то не воспользовалась шансом.
— Не могу отца дергать лишний раз, — передергивает плечами раздраженно. — Все еще надеюсь, что ты — ложная тревога. Тогда у меня еще есть шансы вернуться живой, и ему вообще не придется узнать об этом беспределе. А если напугаю его, то неизвестно чем это для него закончится!
— В такой ситуации, когда считаешь, что я какой-то маньяк — волнуешься за кого-то другого? — удивляюсь я. — А о тебе кто позаботится?
Точеные бровки болезненно вздрагивают. Опять с толку меня сбивает своей странной реакцией. Я будто что-то зацепил. Живое такое. Естественное.
— Он не кто-то другой! — рявкает. — Он мой папа! И у него сердце слишком большое. Доброе. И слабое!
Вот черт. Нехорошо как-то все это выходит.
Однако она будто вынуждает меня снова поверить в человечество, а потому мне совсем не хочется прекращать этот абсурдный по своей сути диалог.
— Может, стоит кого-то другого на помощь позвать? — даю ей еще один шанс. — У тебя же там полный зал родни.
— Вы меня убивать привезли или мое семейное положение выведать решили?! — шипит она отважно, однако я вижу, как ее потряхивает.
— Не убивать точно, — пытаюсь успокоить, хоть и понимаю, что это малоэффективно. — Хочу понять тебя.
— Это еще зачем?!
Я оказываюсь достаточно близко, а эта странная девчонка будто больше и не собирается сбегать. Страшно представить, что на моем месте сейчас мог бы оказаться реальный психопат…
Хотя в ее глазах я сейчас и правда таковым кажусь. Признаться, и в своих тоже.
Однако причинить ей вред… даже мысли не мелькнуло. Наоборот. Почему-то хочется ее защитить. Спрятать от всех потенциальных опасностей этого мира.
Кажется, именно таковой я сейчас сам для нее и являюсь. Маниакальная навязчивость. В Москве она даже могла попытать счастье в суде с этим определением. Но в деревне с этим явно никто возиться не станет.
От того мне почему-то еще страшнее за нее. Сколько народу тут разного… И я сам. Кажется, больше не чувствую тормозов.
И правда, зачем мне пытаться понять эту незнакомую мне девчонку?
Что-то будит она во мне. То, чего я так долго не ощущал. Заинтересованность? Любопытство?
7. ОНА
Да что ему нужно от меня, черт бы его побрал?!
— Отвезете меня обратно? — спрашиваю, стараясь не выдавать страха.
С больными людьми же нужно стараться говорить спокойно.
— А разве ты хочешь? — еще спрашивает мерзавец.
— Конечно, хочу! — воплю я, и понимаю, что спокойно у меня вовсе не выходит. — Это ведь моя свадьба! Мой праздник!
— Тогда зачем от машины ушла?
Поджимаю губы, пытаясь найти ответ.
Ясное же дело: от него уйти хотела! Зачем спрашивает?
— Признаться, я и похороны повеселее видал, — продолжает нахал.
Осознаю, что его глазами моя свадьба и правда вышла не слишком-то… праздничной. Да и моими, признаться, тоже. Но он к этому какое отношение имеет?!
— Это не ваше собачье дело! — обороняюсь. — Верните меня на место!
— Хорошо, — соглашается вдруг.
Мои брови от неожиданности ползут вверх:
— Правда? — с сомнением.
— Мгм, — кивает он. — Как только поплачешь.
Голубые глаза смотрят серьезно. Получается, он не шутит?
Да я уже лет пять не плакала! С тех самых пор, как папе диагноз поставили. С чего вдруг перед ним-то должна?!
— Вы точно псих! — заключаю теперь окончательно, подрагивая то ли от нервотрепки, то ли от холода, потому что солнце совсем уже скрылось и в хвойном лесу стало довольно свежо.
— Допустим, — пожимает плечами. — Я псих, который любит женские слезы. Исполни мою прихоть и верну на место в целости и сохранности. А после ты меня больше никогда не увидишь.
— Черта с два! — рычу и разворачиваюсь, чтобы уйти.
Мой локоть ловит сильная ладонь и резко дергает, из-за чего я едва не врезаюсь в мужскую грудь:
— Достаточно побегали, — строго говорит безумец. — Ноги еще переломаешь.
Чего это? Зачем он так? Будто ему и не все равно…
Теряюсь на мгновение. А он, воспользовавшись моим замешательством, подталкивает меня назад, и я едва не падаю, когда ноги упираются в ствол повалившегося дерева. Но этот псих придерживает меня за талию и осторожно усаживает на бревно.
Непонимающе наблюдаю, как мужчина опускается передо мной на одно колено, не боясь запачкать свои дорогие на вид брюки, и тянется к моим ногам.
Гена даже предложение стоя делал, со словами: «Раз тебе так принципиально, сыграем эту гребанную свадьбу уже».
Вздрагиваю, когда моих щиколоток поочередно касаются грубые мужские руки, что бережно стягивают с моих гудящих ног одну туфлю за другой. Безумец недовольно цокает, хмуро качая головой, осматривая мои растертые в кровь ноги:
— Туфли невесты должны быть максимально удобными.
Вот и папа примерно так сказал. Да только удобные и стоят дорого. Не могла же я на них с мамой повесить еще и покупку туфель за пять тысяч. Хватит с них и платья. Взяла пару попроще и отчаянно разнашивала их на мокрый носок целую неделю перед свадьбой.
Похоже, не сработало.
— Вы больной, — напоминаю я уже больше себе, а не ему. — Просто больной.
Но и сопротивляться почему-то не могу. По икрам мурашки разбегаются от облегчения снять тесную обувь. И его горячая ладонь на моей ступне гасит подступающую судорогу.
Безумец смотрит мне в глаза своими ясными голубыми. И я начинаю уже сомневаться кто из нас безумнее. И на пьяного, к моему удивлению, не похож.
Блин, если Гена узнает, что я тут в гляделки играла с каким-то незнакомцем, и даже не пыталась сопротивляться его попыткам меня раздеть… разуть, — неважно! — он же меня прибьет!
