Хочется порадовать Диану, я выбираю ей цветы в подарок.
Так долго я ещё ничего в жизни не выбирал.
Какие ей цветы подарить?!
Не один раз замечал у Ди брошь на одежде в виде бутончика розы. Значит, розы ей нравятся.
Но цвет?! Какие розы выбрать?
Красные? Алые? Бордовые? Белые? Розовые? Жёлтые?! Жёлтые, вроде, к разлуке…
К тому же Диана любит синий цвет…
Голову ломаю. Но всё же нахожу синие розы и отсылаю Диане с курьером.
Хотелось бы видеть лицо Дианы в момент, когда она получит мой презент. С трудом заставляю себя притормозить и жду ответной реакции, нарезаю круги возле телефона, чуть ли не до трясучки переживаю: вдруг прогадал?
Но Диана присылает мне фото в зеркале, и судя по её открытой, широкой улыбкой, я угодил своей девочке.
«Они прекрасны. Люблю…»
По венам бежит кипяток.
Оказывается, в предвкушении тоже что-то есть — волшебное, будоражащее. Таких крутых виражей я ещё не испытывал и ощущаю себя заново родившимся и открытым для новых впечатлений!
Однако радость какая-то колкая и невозможно острая.
Пронзает насквозь, добираясь до самого сердца. Прожигает до мяса, а потом внезапно кожа покрывается мурашками, спину холодит от неясного предчувствия.
Вечер плавно перетекает в поздний, Тимур уже отправляется спать.
Неясные ощущения заставляют сердце сжиматься…
Внезапно я прошу няню остаться дома, с ночёвкой, приглядеть за Тимуром, а сам уезжаю. Срываюсь из дома.
Я взбудоражен, на душе неуютно. Словно я кругом виноват, до сих пор виноват, хоть и развёл по разным углам проблемы.
Кружу по городу, сжигая бензин, и неожиданно для себя решаю заехать к Климу на кладбище.
Мы много говорили с ним. Даже перед его кончиной. За несколько дней до смерти я с ним созванивался, а он уже едва говорил и сказал, мол, прости меня за прошлое.
Только сейчас до меня дошло, за что он извинялся. За ложь и подлог теста ДНК на отцовство?
Тогда я этого не понял.
И ведь какой упёртый мужик был, всегда на своём стоял! Намертво. Даже перед лицом смерти не захотел открыться мне.
Диана в него своим упрямством пошла.
Нехорошо на кладбище поздним вечером находиться, но даю на лапу смотрителю, и меня без проблем запускают. Могилу Клима нахожу без труда, ведь я был здесь не так уж давно…
Не люблю бывать на кладбищах русских, но сейчас все различия стираются. Я ведь пришёл к другу и предателю в одном лице. Поэтому ничего почти не замечаю.
Опускаюсь на скамейку и ставлю на холодную плиту коньяк. Но не тот, что Клим любил глушить, когда стал больно важной шишкой, а тот, что мы с ним пили много-много лет назад, когда он ещё не женился на Лейле.
Тогда Клим едва смог денег наскрести на ресторан, кольцо с бриллиантом и свадебное платье Лейле. На костюм хороший денег уже не хватало, и мы с парнями сделали Климу такой презент.
Клим расчувствовался и если бы у него были лишние деньги, непременно стол накрыл — на этот счёт Клим всегда был щедрым и гостеприимным. Но денег у него было кот наплакал, и мы глушили самый дешёвый коньяк, которым, уверен, можно было не только глотку к чертям сжечь, но и всех колорадских жуков в округе стравить.
Тогда у нас состоялся довольно странный разговор. Клим спросил:
— На что ты готов, если хочешь получить что-то недоступное?
— На всё, — без раздумья ответил я.
— Не-е-е-ет, — пьяно рассмеялся Клим. — Не на всё. Ты черту не перешёл. Значит, не так сильно хочешь. Иначе бы давно был там… — и махнул рукой с бутылкой в сторону.
Тогда я ни черта не понял.
Но сейчас, через призму прожитых лет и всего того, что я знаю сейчас, понимаю, о чём шла речь. Оказывается, Клим знал, что я на Лейлу заглядываюсь и опасался, что я могу попытаться её охмурить. В то же время он знал меня, как друга и человека и понимал, что ту черту я переступить не смогу. Знал, но держался настороже…
— Хорошо же ты меня подставил с тестом на отцовство, Клим, — говорю вслух. — Видно, ты очень сильно был против того, чтобы я с Ди был, если переступил через её чувства и предал меня. Предал нас… Но ты всегда знал, куда бить, на какие слабые места давить, поэтому успеха в жизни быстрее меня добился. Не знаю, слышишь ты меня или нет, но твоя девочка в надёжных руках. Я её ни за что одну не оставлю. Всегда буду беречь и любить.
Конечно, в ответ только тишина. Мёртвые не разговаривают.
Я только сам с собой общаюсь, окончательно точки расставляя, понимая, что с Ди для меня понятия черты не существует совсем.
Нет значения, сколько будет преград: одна, две, пять, десять…
Даже если вся наша жизнь будет бегом с препятствиями…
Ради Дианы я готов на всё. Даже шагнуть за горизонт.
Посидев ещё немного, поднимаюсь, оставив коньяк.
— Извини, но эту гадость я пить не стану. Не тот возраст, — усмехаюсь. — И я на тебя не в обиде, за то, что ты палки нам в колёса воткнул, Честно. Препятствия были нужны, чтобы понять и проверить чувства на прочность. Ты хотел сломать, но только закалил нас. Спи спокойно, друг.
Внезапно в лицо дышит холодным ветром.
От резкого порыва затрепетали лепестки всех цветов, что лежат на могиле.
Букеты свежие. Значит, Ди недавно была здесь.
Больше мне на кладбище делать нечего. Я поднимаюсь и ухожу.
Лишь когда я сажусь за руль джипа, мне прошибает холодным потом насквозь.
Беспокоюсь за Ди.
Она говорила о трудном выборе. О счастье вопреки всем сложностям, а до того момента на связь несколько дней не выходила.
Клим умер от рака. Что, если наследственность сказалась? Вдруг она у себя тоже обнаружила это заболевание?!
Потому всё это — и тошнота, и долговременное отсутствие, и слова о счастье вопреки.
Ошпаренный этой мыслью, я давлю на газ изо всех сил и несусь через весь город к дому Дианы. Нарушаю правила, едва не врезаясь в тачки и пролетая на красный.
В голове бьётся только одна мысль: поскорее успеть!
Узнать наверняка!
* * *
Возле ворот дома Дианы, торможу резко и выпрыгиваю, за две секунды преодолевая расстояние.
Ворота закрыты. Доблю в них, как сумасшедший. На стук отзывается охранник:
— Чего надо?
— Самарскую увидеть! Срочно!
— Не было приказа.
— Она здесь?! — трясу прутья. — В доме?!
Рассматриваю алчно окна дома: где горит свет, а где темнота.
