8
Птичка
— Мам, холодец снова не застыл, — со вздохом сообщаю я, глядя на хлипкое желе.
— Черт возьми, — ругается за моей спиной мама, непрерывно стуча по клавишам. — Гори он синим пламенем, этот холодец! Чтобы я еще его готовила!
— Ну, ничего страшного. Растопим и съедим первого числа, как бульон, — захлопнув дверцу холодильника, распечатываю сыр и выкладываю его на доску. — Помнишь, папа так любил? — улыбаюсь.
— Помню, конечно, — голос мамы меняется, становится мягче. На какое-то время она даже тарабанить по клавиатуре перестает. Пару секунд молчит, а потом важным тоном выдает: — Подсыпь-ка конфет в вазочку, а то опустела, — и возвращается к своей книжке.
— Опустела? Сама по себе? — хмыкаю я. — Точишь сладкое, как бобер дерево. А потом анализы плохие.
— Ну, доня… Не начинай эти бессмысленные проповеди. Ела, ем и буду есть. Подсыпь.
Подсыпаю, конечно. Наткнувшись взглядом на чашу с соусом, хмурюсь.
— Ты заправила оливье?
— Да! — выкрикивает мама, как делает всегда, когда у нее какой-то «эмоциональный момент» идет.
— Чем ты его заправила?
— Майонезом!
Теперь выругаться хочется мне.
— Каким майонезом, мам? Где ты его нашла? Я для чего соус делала?
— А откуда мне знать? — искреннее удивляется, поднимая на меня взгляд. — Ты на кухне главная.
— Я тебе сказала: «Мам, вот соус. Заправь, пожалуйста, оливье». Я тебе сказала! А ты, получается, сидела за своим ноутбуком и, как обычно, делала вид, что слушаешь!
— Только не надо на меня кричать, — обиженно поджимает губы, но я-то знаю, что на самом деле все мои возмущения ей до фени. Делает так, чтобы я скорее отвязалась.
— Я не кричу, — выравниваю дыхание уже после этой фразы. — Просто Миша любит оливье, и я готовила его специально для него.
— Ой, ну сколько там этого майонеза? Чайная ложка, — вздохнув, кривит губы, закатывает глаза и качает головой. — Знаешь, есть такой синдром «яжемать»? Так вот, ты — Полина-я-же-мать!
Долго злиться на нее невозможно, но это уже за гранью моего терпения.
— Я не люблю такие шутки. И вообще…
— Ой, иди скорей сюда, — резко меняя тон, мама громко смеется и подзывает меня рукой. — Глянь! Глянь! А?
Заглядываю в ноут и все же чертыхаюсь.
— Что за ужас, мам? Кто это сделал?
Изображение выглядит как постер к сериалу на телеканале «Россия», только в главной роли не известные отечественные актеры, а Тихомиров и я, криво приклеенные друг к другу в фотошопе.
— Я! Это сделала я! Правда, круто получилось? — визжит и хохочет мама. — Арт для моей авторской группы, читатели любят визуализацию. И я надеюсь, что из Майами ты мне будешь присылать настоящие фотки. Ну, а пока…
— Боже, мама, — устало выдыхаю я. — Когда же ты уймешься?
— Никогда! — и еще громче смеется.
— Вообще-то использовать чьи бы то ни было фотографии без разрешения противозаконно, — пытаюсь ее урезонить. — Знаешь, что будет, если агент Тихомирова это увидит? На тебя подадут иск в суд.
— Та ну… — нерешительно тянет мама. — Откуда он узнает? Вот прям будет тебе ходить и копаться по пабликам, ага!
— А ему не нужно по ним ходить. Это все вылезает через гугл.
Мама кривится.
— Почему ты такая зануда? Кто тебя родил? Подменили, как пить дать.
— Я тебе серьезно говорю, не вздумай нигде это выставлять.
— Та ладно… — расстроенно вздыхает и показательно захлопывает крышку ноутбука. — Умеешь ты настроение испортить.
Перед тем как пойти в душ, прошу маму начистить картошки. Мясо с грибами я предварительно протушила на сковороде. Бросим все на противень, успею до прихода Костика одеться и помочь Мише с новым костюмом Спайдермена. Он уже несколько раз забегал с вопросами «Долго еще?», «Ты идешь?», «Ну, когда уже?»… Пришлось позволить еще полчаса мультиков.
Выйдя из ванной, застаю маму с миской… очищенных мандаринов.
— Зачем ты это сделала?
— А шо? — пожимает она плечами. — Миша захочет и возьмет.
— Килограмм мандаринов?
— Я задумалась и увлеклась, — признается мама.
— Вот так бы сразу и сказала, в твоем стиле. Боже… Пора ставить в духовку картошку, а она не очищена. Теперь, наверное, мандарины вместо нее к мясу и грибам запихнем.
— Прекрати меня ругать.
— Я не ругаю.
— Ты такая противная, Полина. Вообще не представляю, как вы с Тихомировым уживетесь, — рассуждает, а у самой глаза горят, и на губах улыбка появляется. Фантазирует. — Жаль, я этого не увижу.
— А нам с Тихомировым, — повторяю его фамилию с нажимом, — не надо уживаться. Мы, скорее всего, даже пересекаться не будем, — саму себя в этом убеждаю.
Было бы прекрасно! Спокойно работать, проводить с Мишей время на пляже и не видеть Тимура. Идеально!
— Угу, угу… — мычит мама, пережевывая очередную конфету. — Ой, оставите меня совсем одну, — переключается на новую песню. Шлягер со дня смерти папы и по сегодняшний. — Что я делать буду?
— Тебе не будет скучно, мам. У тебя же книги, — как могу, стараюсь подбодрить.
— Та да, — быстро соглашается. — Когда мне скучать? У меня там такая любовь разворачивается, такие страсти — закачаешься!
— Ну вот!
С картошкой мы успеваем, но к приходу Костика я все еще бегаю в халате. Пропускаю его в квартиру и вспоминаю, что у меня пару дней назад сломался фен.
— Ты не мог бы посмотреть?
— Конечно.
Однако буквально пару минут спустя в дверь снова звонят. Решаю, что кто-то ошибся — в новогодний вечер такое случается — но иду открывать. Только не успеваю. Мама, очевидно, вертелась возле ванной и, естественно, опережает нас.
Картина маслом — мама в бигудях, я в халате и с мокрыми волосами, Костик с феном и Тихомиров с ворохом пестрых блестящих пакетов. Пронзив нас убийственным взглядом, сваливает их на пол.
— Что это? — спрашиваю я.
— Подарки, — голос Тимура режет грубостью. — Тебе, твоему ребенку и Ларисе Петровне.
— Ой, и мне тоже?! — радуется мама. — Спасибо!
Я же ощущаю очередной укол в сердце.
— Моего ребенка зовут Миша.
— Понятно, — в этот раз сухо, без каких-либо эмоций отвечает Тихомиров.
— Полина, — выразительно шепчет мама. Знаю, чего она хочет, но упрямо продолжаю молчать. Ее это, конечно же, не останавливает. — Ой, Тимурчик, ты заходи, давай. Мы как раз накрываем на стол, — ничего мы еще не накрываем. По нашему виду понятно, что до застолья еще далеко. — Проводим Старый год! Встретим Новый!
