— Я помешан на тебе, Птичка. А ты? — даже его сильный голос вибрирует. Я могу только кивать. — Нет, скажи мне… Скажи, Полина, — большая редкость услышать эти просительные нотки от Медведя.
У меня из-за них не просто мурашки, а какой-то колотун захватывает.
— Что сказать? Как сказать? — я ведь просто не умею.
— Хорошо тебе? Хорошо со мной?
— Да, Тимур… Очень хорошо…
Разве я могу врать, когда он так смотрит в глаза? Двигается так тягуче медленно и неотрывно наблюдает, слушает мое тело, самоотверженно ласкает… Не спешит срываться на тот ритм, что требует его тело. Для меня старается. Смотрит… Смотрит так, будто впитывает в себя мое удовольствие. И мне это нравится. Распаляюсь и, не стесняясь, показываю, как именно мне с ним хорошо. Какую-то грань прохожу, когда уже не для себя это наслаждение, а словно бы для него… Он для меня, а я для него. Не это ли величайшая отдача между мужчиной и женщиной? Что значат слова, если есть такая связь и следует такая реакция? Он там, внутри меня — сильный и твердый. В эти секунды — часть меня. А я — часть него.
Пытаемся целоваться, но губы будто онемели, и дыхания не хватает. Зрительный контакт сейчас нужнее. Без него не дышится, не живется… Обо всем забываю, когда тело охватывает непереносимо жаркая волна. И я резко цепенею. Замираю, чтобы в следующую секунду взорваться. Содрогнуться всем телом и прокричать его имя.
Потому что в каждом биении сердца он.
Не только сейчас, но только сейчас я могу это показать.
39
Птичка
— Разве тебя не напрягает эта Инга? — который день капает мне на мозги мама. Неудивительно, ведь самой ей не удалось исполнить свое обещание — избавиться от няни за неделю. — Эта лиса твоего Тихомирова готова живьем сожрать! Так и трется, так и трется… Не будь же такой слепой и глупой, Полина!
— Во-первых, он не мой, — это пояснение дается мне трудно. Замечаю, что дыхание учащается, и беру паузу, чтобы скрыть это. — Кроме того, мам… Тихомиров красивый, мускулистый, сильный… И он победитель. Естественно, он еще долго будет нравиться женщинам. Но это не мои проблемы!
— Как это не твои проблемы? — возмущается мама. — Ты имеешь полное право поставить вопрос ребром и выдворить ее отсюда!
— Да не имею, мам! — не сдержавшись, повышаю голос. — Мне она сразу не понравилась. Я сказала об этом Тимуру. Думаешь, он прислушался? Нет! — выдаю это, и внутри дрожь зарождается. Вот не вспоминала, и хорошо было. Сейчас же благодаря маме пробудила ненужные эмоции. — Судя по всему, ему она как раз нравится! Мне что, запретить? Разве кто-то может влиять на наши чувства?
— Дурочка ты, Полина! Он ведь тебе с Костей запретил общаться. А ты почему со своей стороны не можешь потребовать того же?
— Потому что это разные вещи, — выдыхаю я. В груди все дрожит, и к глазам подступают слезы. — Вот зачем ты меня расстраиваешь, мам? — шепчу в отчаянии. — Разве не понимаешь, что мы тут не навсегда? Какой смысл создавать эти проблемы?
— Боже, Боже… — плещет на эмоциях в ладоши. — Ну как можно быть такой бесхарактерной! Проблемы она боится создать! В кого только такая… Ты ерунду не вспоминай. Что было, то уже быльем поросло. Я уверена, попроси ты сейчас убрать Ингу, Тимур бы прислушался. Он же… Как он смотрит на тебя!
— Как? — спрашиваю. И тут же себя одергиваю. — Не начинай, мам… Ты все сильно преувеличиваешь.
— Это ты дальше своего носа не видишь!
— Все я вижу… — бросаю обессиленно.
Вижу и чувствую. Только четыре года назад Тимур тоже смотрел так, что коленки подгибались. Чем все закончилось? Моим разбитым сердцем. Поэтому я себе строго-настрого запрещаю думать о будущем дальше двадцать четвертого апреля. Точнее, думаю… Но планы строю на Россию. Спокойно и без суеты прикидываю, как буду сдавать последнюю сессию, какую тему выберу для написания будущей дипломной работы, где буду искать работу, в какую секцию отдам Мишу…
Нет, эмоции, конечно же, разбирают меня. Я ведь не робот. Однако это запретное чувство ревности проявляется весьма странным образом. На прогулке, как только мы с Тихомировым отходим достаточно далеко от дома, я снова проявляю инициативу. Он сам ни сказать ничего, ни сделать не успевает, как я обнимаю его, приподнимаюсь на носочки и целую.
Мне нравится реакция Тимура. Он сдавленно стонет в мой рот, с каким-то поражением принимает меня. Жадно и вместе с тем очень нежно прижимает еще ближе к своему горячему телу. Скользит ладонями по моей спине и стискивает ягодицы. Я все чаще выхожу к нему в купальнике. Мне кажется, тогда он смотрит только на меня, и так смотрит, что я сама обо обо всем забываю. Чувствую себя красивой, смелой и очень счастливой.
Смеюсь, когда Тихомиров отстраняется и, прислоняясь к моей переносице лбом, мучительно стонет.
— Что ты делаешь, Птичка? Знаешь же, что мне башню срывает, когда ты сама… — отрывисто шепчет. Отстраняясь, оглядывает полупустой пляж. — Блядь, почему тут постоянно столько людей?
— Тихомиров! — снова смеюсь я, хоть и краснею. — Ты же не думаешь, что этим можно заниматься прямо на пляже?
— Я не думаю? — ухмыляется он. Наклоняясь, как-то необычайно ласково и вместе с тем дерзко трется губами о мои губы. Прихватывая плоть, коротко чмокает. — Ты же меня знаешь, — хрипловато выдыхает и подмигивает.
Как мне не рассмеяться, если это дребезжащее веселье рвется из груди и буквально требует выхода? Еще никогда не возникало между нами такой легкости. И это, оказывается, так приятно. Просто стоять рядом с Тихомировым, вдыхать его запах, ловить горячие взгляды и хулиганские улыбки, раз за разом самой хохотать.
— Тебе пора возвращаться, — выдыхаю я с некоторым сожалением.
Не хочется расставаться, хоть и знаю, что это ненадолго.
— Пора, — соглашается. И тут же с ухмылкой добавляет: — Но я теперь мастер опаздывать. На пять минут.
— Ах… — все, что у меня получается произнести. Кажется, меня с головы до ног заливает жаром. Но при этом я не могу перестать улыбаться. — Ты дразнишь меня? — возмущаюсь я.
И вновь задыхаюсь, когда Тимур крепко обхватывает меня, обездвиживает и приникает к лицу.
— Я счастлив, — губы в губы. И смотрит серьезно уже. — Мне с тобой очень хорошо, Полина. А ты со мной счастлива?
А я… Я вдыхаю, и выдохнуть не могу. К таким откровениям совсем не готова. Одно дело, когда Тихомиров выпытывает что-то у меня во время секса. И совсем другое — вот так, когда оправданий своим эмоциям трудно отыскать.
Врать не люблю, да и плохо мне это удается. Поэтому, хоть и прикрываю веки, отвечаю честно.
— Счастлива.
Тимур, как и всегда, добившись своего, дает мне передышку. Ничего больше не говорит. Обнимая, позволяет спрятать лицо у себя на груди.
Вечер проходит так же хорошо. Даже мама, обрадовавшись тому, что Инга заболела, никого не донимает своими хитроумными нападками. Мы задерживаемся дольше обычного. Много разговариваем и дружно смеемся над очередными рассуждениями Бориса.
