Ситуацию спасает появление Тимура. У него, очевидно, только закончилась тренировка, и он спешит в спальню, чтобы принять душ.
— Ты уже готова? — обращается ко мне с вопросом.
— Да, готова.
— Отлично. Я тогда быстро моюсь, одеваюсь, и едем.
— А я? — громко восклицает Миша. — Я с вами хочу!
Мы с Тихомировым растерянно переглядываемся. Сыну о грядущем прибавлении еще не сообщали и, честно говоря, даже не обговаривали, когда это лучше сделать.
— Пожалуйста, — упрашивает малыш.
— Хорошо, — сдается Тимур. Иногда мне кажется, что он попросту не умеет ему отказывать. — Думаю, тебе тоже будет интересно, — говорит это Мише и переводит взгляд на меня. — Ты как? Не против?
— Разве я теперь могу запретить? — вздыхаю, прежде чем строго посмотреть на сына. — Быстро умываться и переодеваться, медвежонок! Опаздывать нельзя.
— Бомба! — на лестнице опережает отца.
— А я? — подает голос родительница, когда мы с ней остаемся вдвоем.
— Мама! Не начинай, пожалуйста.
Инга с Денисом как-то незаметно слиняли. Очевидно, приводить себя в порядок бросились. Потому что приличным их вид не могла бы назвать даже я.
— Ладно… Жду тогда снимков, — заявляет мама. — Кстати, в моей группе все в восторге от ваших с Тихомировым фотографий с поединка этого второго парня… Ну, который… Волк который…
— Аравин, — подсказываю машинально.
— Аравин, да! Спасибо! А свадебные фото так вообще произвели настоящий фурор!
— Уйди, пожалуйста!
— Иду! Мне как раз срочно нужно кое-что записать. Я очень близка к эпилогу… Господи… Сама не верю… — бормочет на ходу.
Меньше часа спустя мы втроем — я, Тимур и Миша — пытаемся в небольшом черном овале на экране разглядеть ребенка.
— Вы точно там, где надо, смотрите? — хмурится Тихомиров.
А у меня вырывается нервный смешок. Сама же так волнуюсь, аж потряхивает, будто от холода.
— Да, конечно, — смеется вместе со мной доктор. — Вот и сердечко уже бьется.
— А я вижу! — с восторгом сообщает Миша. — Голову! И ручки! Вот ручки немножечко кривоватые… Ну, ничего! А ноги у него будут?
— Конечно, будут!
В три голоса хохочем, только Тимур еще сосредоточеннее вглядывается в экран.
— Все нормально, папочка! Семь недель у вашей девочки.
Медведь как-то враз бледнеет и выглядит при этом чересчур умилительно взволнованным.
— Девочки? Там уже видно даже это?
— Нет, — смеется доктор. — Девочка — ваша жена. А кто в животике у нее — пока сюрприз. Только после тринадцати-четырнадцати недель узнаем, кого вы там поселили.
— Я хочу брата! Двух братьев!
— Пока один пузожитель.
— А может появиться еще? — снова хмурится Тихомиров.
— Месяцев через десять вполне может, — говорит доктор. Но Медведь сегодня абсолютно не понимает юмора. И она продолжает его троллить. — Если постараетесь и нового подселите.
— А… — доходит до мужа. — Нет. Полина против, — бурчит он.
— Так вы хорошо попросите.
Тимур переводит взгляд на мое лицо и со всей серьезностью спрашивает:
— Будем третьего делать?
— Боже, Медведь, — смущаясь, заикаюсь я. — Подожди… Дай этого родить.
Вечером, когда мы с Тимуром остаемся вдвоем, он признается, что сильно волновался там, в кабинете женского доктора.
— Давно я не чувствовал себя таким бесполезным идиотом. Когда она стала задавать тебе вопросы по здоровью и первым родам, понял, сколько в этом деле нюансов… Еще раз убедился, что нахрапом нельзя. А я сделал. Второй раз.
— Ну… — вздыхаю я, не в силах поднять на него взгляд. — Первый раз ты же не специально.
Какое-то время оба молчим. Мне так тяжело даются эти паузы. Но, к сожалению, никого из нас нельзя назвать говорунами. Я долго думаю над каждой фразой. Чаще всего, до появления Тимура, составляю костяк диалога. Правда, он, к сожалению, редко совпадает с тем, какую тему затронет Тихомиров.
Вот и сейчас, едва я немного расслабляюсь, спрашивает:
— Ты все еще сердишься на меня? За то, что я не спросил и кончил…
— Ай, Медведь, — подпрыгиваю на месте, словно ужаленная.
Подпрыгиваю, а Тихомиров ловит меня и притягивает к себе.
— Что не так? — смеется.
Весело ему!
— Я просто… Не ожидала! Ты застал меня врасплох своими пошлостями!
— Какие тут пошлости? Помнится, ты сама так выразилась, сразу после того, как я кончил.
— Ты специально, что ли? Прекрати!
— Ответь мне, — не переставая улыбаться, прижимается к моему лицу своим лицом. — Сердишься?
— Нет… Не сержусь, Тимур, — признаюсь я. — Но больше так не делай…
Закончить не успеваю, потому что он запечатывает мой рот поцелуем.
44
Птичка
— У меня круто получается!
После тренировки уже час прошел, а Миша никак не нарадуется своим первым боксерским перчаткам. Мы с Тимуром неторопливо бредем вдоль океана, сын же то и дело забегает подальше и быстро шагает к нам задом наперед.
— Правда, пап?
— Правда, сын, — низкий, чуточку хрипловатый голос Тихомирова сейчас звучит с какой-то особой теплотой. И смотрит он на нашего малыша так, что у меня сердце сжимается. — Правда.
Миша, вполне очевидно, тоже видит и чувствует это исключительное отношение со стороны отца. Улыбается еще шире мой сынок. Щечки краснеют от удовольствия. Глазки светятся восторгом.
— Я тебя люблю, папочка, — говорит это так просто и так искренне, а мы с Тимуром оба застываем без движения и не знаем, как реагировать.
Вижу, как это признание пробирает Медведя. Он слегка морщится, взволнованно сглатывает, сжимает губы и тянет носом воздух с таким выражением лица, словно испытывает физическую боль. Справляется, а я не могу. Именно из-за его реакций меня пробивает дрожь. Глаза слезятся. Приходится усиленно моргать, чтобы побороть эту слабость.
— А я тебя, сын.
И тут сразу понятно, что говорит Тихомиров искренне. Не просто возвращает признание, он выдыхает эти чувства. В своей сдержанной, немножко специфической манере, но выдает на выдохе. Я бы так не смогла, наверное. В его ситуации… Мне привычно говорить подобные слова Мише, но я им научилась еще во время беременности. С Тимуром же понятно, что ни ему подобных признаний не делали, ни он сам. Помня его семью — неудивительно.
Знаю, что жалость — не самое хорошее чувство, но это чувство буквально кроит мое сердце на куски. И едва мне удается побороть эти переживания и совладать с эмоциями, как Миша ошеломляет следующим вопросом:
