— Ты знала? — спрашивает, как только дверь в наш номер закрывается. — Хотя, о чем это я? По лицу вижу, что ты в таком же шоке, как и я!
Мотаю головой в каком-то бессмысленном отрицании.
— Нет, нет… Нет…
Сейчас я четко понимаю, что не готова. Не хочу даже. Может, это и неправильно. Но… Какие дети? Мне восемнадцать лет!
Почему же все так? Почему?
Мало того, что мое сердце разбито! Еще и беременность… А он ведь заявлял, что не получится.
Подтягиваю колени. Роняю на них лицо. Со стоном выдыхаю.
— Моя жизнь… — на эмоциях рвусь охарактеризовать как-то крайне негативно. Но что-то не дает. Прикусываю язык и просто расстроенно мычу.
— Полина, Полина, Полин… — опускаясь на кровать, притягивает меня к себе Мира. — Давай позвоним Мише.
— С ума сошла?! — подхватываюсь так резво, едва с кровати не слетаем. — Он за месяц ни разу не позвонил мне, ничего не написал, не поинтересовался… А я теперь должна звонить ему? Ни за что! Он не узнает об этом! И ты, Мира, не скажешь! — обхватывая ее лицо ладонями, в глаза буквально впиваюсь. — Никому не расскажешь, Мира! Ни Мише, ни родителям, ни моим… Никому!
— Что ты такое говоришь, Полин… — с тревогой отзывается подруга. — Ты же не собираешься… Ты же не станешь делать аборт?
Это слово и меня бьет. Хлещет так, что боль кажется физической. И я понимаю, что убить растущего внутри себя ребенка, как бы там ни было, конечно же, не смогу. Этот вариант отпадает мгновенно.
— Нет, — шепчу достаточно уверенно. — Не стану, Мир. Но Миша… Он не должен знать. Иначе он будет настаивать на свадьбе! На меня все начнут давить, понимаешь? А я не хочу! Сейчас — тем более. Не пойду за него, Мира. Он мне и так столько боли своим безразличием причинил… Я всю жизнь так не смогу! Меня тоже должны любить. Я заслуживаю, — повторяю в сотый, если не тысячный раз.
Мира качает головой и без слов бросается в плач.
— Ну, чего ты ревешь? — сержусь я.
А в груди все сворачивает болью. За все сразу. Эмоций так много! И все они по большей части негативные. Не в силах справиться с ними в одиночку, но обратиться к кому-то за помощью тоже возможности нет.
— Я не знаю, как молчать… — всхлипывает Мира. — Понимаю тебя, Поль… Но так тоже неправильно. Миша имеет право знать. Он ведь отец. Ты же помнишь, какой была история моих мамы и папы. По мне, так это ужасно для всех! И для малыша в первую очередь.
— Мира, не добивай меня этими воспоминаниями, — скулю в ответ. — Видишь же, что мне и так тяжело. Я все понимаю. Согласна с твоими словами. Но замуж не хочу! Он ведь… Он меня сломает!
— Не думаю, что все так плохо… Полин, пожалуйста, давай расскажем… М?
— Расскажем, расскажем, Мирочка, — глажу ее по лицу. Успокаиваю, как могу. — Ребенок родится, и расскажем, — произношу это и содрогаюсь.
У меня родится ребенок… У меня! Я когда-нибудь к этому привыкну? В данный момент кажется, что никогда.
— Сразу, как родится? — уточняет Мира, шмыгая носом.
— Ну да, — пожимаю плечами. Внутри всю колотит. Будто бомбу кто-то запустил. Я знаю, что она в любом случае взорвется. Но всеми силами пытаюсь отстрочить. — Четыре года я это скрывать не собираюсь. Мне нужно немного времени. Сколько там? Семь-восемь месяцев? — выдыхаю это и тягостно стону.
Господи, я не представляю, как я с этим справлюсь…
— Наверное, семь с половиной, — рассуждает Мира, немного успокаиваясь. — А где ты будешь до родов? Как скрывать собираешься? Мама с папой, если заметят…
— Нет, не дома, конечно, — на ходу соображаю я. — Саульские как-то звали во Владик. Вот к ним я и поеду. Пусть все думают, что я страдаю из-за неудавшегося замужества. Нуждаюсь в смене обстановки и вообще всего.
— Ты с ума сошла, — выдыхает Мира с непонятными для меня интонациями. Кажется, она снова шокирована. — Даже своим не скажешь? Дядя Егор тебя так просто не отпустит.
— Не отпустит, — быстро соглашаюсь я. — Придется им сказать… Только нужно хорошо подумать, как правильно преподнести…
— Боже, Полин… Я боюсь…
— Чего?
— Того, — шепчет с тяжелыми вздохами. — Когда Миша узнает… Он нас убьет.
20
Непобедимый
Этот месяц был самым странным периодом в моей жизни. За все тридцать лет. Я тренировался, соблюдал режим, сохранял спокойствие. Только вот силы, которые приходилось затрачивать на то, чтобы держать все это под контролем, были гораздо выше всех привычных показателей.
Я говорил себе, что так нужно. Убеждал себя, что все идет по плану. Достаточно легко в это верил. Но когда Полина вернулась, едва увидел ее, понял: что-то изменилось.
Она выглядела такой холодной и отрешенной, какой никогда в принципе не могла быть Полина Аравина. Должен признать, я растерялся. С того момента понял, что ни хрена я не контролирую. Каким бы сильным и выносливым ни был, взять под контроль весь мир, оказывается, невозможно.
Все обрушивается в один момент.
— Свадьбы не будет, — говорит Полина, как только мы остаемся одни. — Я не выйду за тебя, Миша. Прости.
После привычного «Миша-Миша» оглушает, будто через рупор. Секунд тридцать ничего сказать не могу. Просто смотрю в ее спокойное лицо и осознаю, что теряю.
— Это взвешенное решение? — уточняю якобы сдержанно.
Внутри какой-то огонь разливается. Все охватывает. Пылает каждая мышца, каждая гребаная клетка… Что бы не происходило до этого, что бы не говорила Полина прежде, на такой исход я не рассчитывал. Не готов.
— Да, Миша, это взвешенное решение, — заверяет она. — У меня было больше месяца, чтобы подумать. Я не горячилась и не спешила. Все факторы рассмотрела и поняла, что никак не смогу смириться с тем, что есть между нами сейчас. Этого мало. Я одна не перекрываю.
— Полина… — выдыхаю я, хотя сам до конца не осознаю, что собираюсь сказать.
Чем крыть?
— Не надо, Миша. Никакие убеждения со мной больше не сработают. Я пока была одна… — единственный раз, когда она запинается. — Знаешь, все утихло и у меня. Прошла эта слепая влюбленность, — говорит и как-то грустно усмехается. Выказывает зрелость и мудрость, которых я в ней раньше не замечал. Тихо говорит, без каких-либо нервов. Только у меня дрожь по телу бродит. Непрерывно и внушительно. — Первые чувства — они такие слабые, Миш… Вспыхнули и погасли. Хорошо, что сейчас, — сглатывает, но взгляд не уводит. — Хорошо, что до свадьбы выяснили. Вовремя.
Вовремя?
Грудь изнутри словно кипятком ошпаривает. Что-то надрывается — важное и жизненно-необходимое. Тонко тянет, но, мать вашу, так ощутимо. Все остальное перекрывает эта боль. Перетягивает все силы на то, чтобы глушить и блокировать воспаленный участок… Ничего не получается.
