Сказать ничего не могу. Просто держу в руках и рассматриваю сына.
Сына…
После того, как Полина ушла, я запретил себе думать о детях. О семье в принципе. И сейчас, после двух дополнительных лет одиночества, очень трудно выудить из недр груди хоть что-нибудь. Не потому что там пусто. Теперь нет. Очень много чувств, с которыми я просто пытаюсь привычным способом справляться.
— Мама, — протягивает парень, крутанувшись у меня на руках. Находит Полину взглядом и машет. — Мама, иди сюда!
— Иду, малыш… Сейчас, — тайком утирает слезы.
Я почему-то вспоминаю, как что-то подобное делала моя мать. С трудом сглатываю. И медленно вдыхаю. Но прожаренный воздух все равно продирает внутренности.
И сбивается в увесистую груду, когда Полина снова оказывается рядом. Заплаканная и все еще дрожащая. Пытается забрать сына обратно. Не позволяю. И ей буквально приходится посмотреть мне в лицо.
— Как ты могла? — хриплю, едва встречаемся взглядами. — Мать твою, Полина… Как ты, блядь, могла?
— Не ругайся, — шепчет отрывисто. — Не сейчас… Дай мне Егора. Я отнесу его домой. Скоро мама с папой приедут, останутся с ним. А мы сможем поговорить.
— Никуда ты его не отнесешь, — жестко останавливаю ее я.
— Миша…
— Собери вещи. Вы едете со мной.
Полина бледнеет. А ребенок… Он, должно быть, улавливает в моем голосе злость и начинает плакать.
— Мама, — голосит так громко, что мне приходится позволить его забрать.
— Все хорошо, Егор. Мама здесь. Я здесь, — обнимая, целует его. — Все хорошо.
У меня снова что-то пережимает в груди. Пережимает и закорачивает.
— Миша, — в этот раз выдыхает мое имя так, словно заставив себя. — Пожалуйста, давай сделаем, как я предлагаю. Подумай о сыне. Сейчас ты его пугаешь. И тем самым отталкиваешь.
Стискивая челюсти, молчу. Потому что все, что я могу сказать, озвучивать нельзя. Полина в свою очередь зависает на мне каким-то растерянным взглядом.
Что ее, блядь, так удивляет? То, что я взбешен ситуацией?
— Я поднимусь с вами, — заключаю безапелляционно. — Больше никаких уступок не жди.
— Хорошо, — выговаривает едва слышно.
И, прижимая ребенка, разворачивается в сторону подъезда.
Незамедлительно шагаю следом.
23
Полина
— Здесь мы живем, — говорю я, когда Тихомиров шагает в наш с сыном маленький мир и закрывает за собой дверь.
Высокий и крупный, он сразу большую часть пространства крадет. Хотя по метражу квартира у нас далеко не крошечная.
Встречаемся взглядами, и я снова задыхаюсь. Сердце насмерть в груди разбивается.
Миша такой злой, чужой и незнакомый. Никак не могу скрыть того, что он пугает меня. Дрожу и сына с рук спускать не хочу.
— Мамочка, дай я папе конструктор покажу! — требует Егорка.
И я вижу, как Непобедимый вздрагивает. Ведет его от нового статуса впечатляюще. И от этого мне еще страшнее становится. Когда-то я радовалась любым эмоциям Миши, сейчас же… Лучше бы их не было.
Егор соскакивает на пол и убегает, а я замираю, словно парализованная. Снова и снова ловлю этот пылающий взгляд и отчаянно содрогаюсь. Не знаю, каким богам молиться, чтобы сдержать надвигающуюся бурю.
— А если бы я не приехал? Если бы не увидел тебя? — в голосе та самая скрытая ярость плещется.
— Я собиралась тебе рассказать.
— Когда, блядь?
Вздрагиваю и на мгновение зажмуриваюсь.
Чуда не случается. Я не успокаиваюсь. А Миша, когда я снова смотрю на него, миролюбивее не выглядит. Тихо-миров… Он ведь всегда обладал нечеловеческой выдержкой и равновесием. Таких опасно злить — теперь я знаю.
— Я ведь записала его на твое имя… И показывала фотографии… Говорила, кто ты… Я не собиралась вечно скрывать, клянусь! Мне просто нужно было время.
— Время… Для чего? — спрашивает резко, не давая мне возможности даже дыхание перевести.
— Если бы я сказала, что беременна, ты бы давил на меня и принуждал к браку, — поясняю я и краснею.
Миша прищуривается и выразительно сжимает челюсти.
— Выходит, ты, когда разрывала помолвку и отменяла свадьбу, уже знала, что беременна?
Безопаснее было бы соврать. Но я не могу этого сделать.
— Знала, — роняю виновато и отворачиваюсь.
Боковым зрением замечаю, как Миша шагает ко мне. Вся сжимаюсь и напрягаюсь в ожидании того, что он посмеет ко мне прикоснуться, но и избежать этого не могу.
Благо появляется Егор и буквально перехватывает отца.
— Смотри, папа, самолет!
Слово «самолет» одно из тех, которые сыну совсем плохо даются. Но он держит подаренную и сложенную дедом модель на вытянутых руках, и, думаю, Миша догадывается, о чем речь.
— Молодец, — хрипит Тихомиров после затяжной паузы.
Вижу, как ему сложно дается каждое слово, все эти незначительные моменты, и сама дрожать начинаю. Обижаться на злость не получается. В полной мере осознаю — мир Непобедимого тоже сейчас разрушен.
Он наклоняется и поднимает Егора на руки, а я отворачиваюсь. Сердце непрерывно болит, а когда смотрю на них вместе, и вовсе кровоточить начинает.
— Проходи в гостиную. Я пока сделаю кофе.
Сбежав в кухню, всеми силами пытаюсь успеть за это время отвлечься и успокоиться. Но вместо этого прислушиваюсь к происходящему в комнате. Все, что говорит сын, четко улавливаю, а вот от Тихомирова ни одной фразы не распознаю. Слишком тихо он говорит.
— Мама показывала… Да… Знаю… Егор Тихомиров… — понимаю, что все это ответы на какие-то вопросы, и отчего-то еще сильнее нервничать начинаю. — Да, вдвоем… Я и мама… Здесь…
Напряженно сглатываю и иду к раковине только для того, чтобы сунуть под холодную воду дрожащие руки. Не спасает это. По телу горячие волны расходятся. Очень душно мне становится. И сердце в груди снова выделывает безумные пируэты.
— …ты — чемпион, — говорит Егор, когда я вхожу с подносом в гостиную. — Мы с мамой смотрим, как ты дерешься… И дедушка… Тоже смотрит…
Миша поднимает взгляд, и остаток пути мне приходится преодолеть под прицелом слишком настойчивого внимания. Улыбаюсь, а в груди жар вспыхивает. Стягивает горло. Перекрывает дыхание.
Наклоняясь над столиком, прикладываю титанические усилия, чтобы не опрокинуть на Тихомирова кипяток. И едва справляюсь с этим непосильным заданием, дверь открывается, и в квартиру входят папа с мамой.
Эпическая встреча.
Не знаю, как я не лишаюсь чувств. Наверное, боюсь, что кому-то из близких быстрее «скорая» понадобится.
