— Здравствуй, Миша, — отмирает первым папа.
— Здравствуй, — вторит мама.
Тихомиров встает с дивана. Но руку, как раньше, папе не подает.
— Добрый день.
После сухого обмена приветствиями вчетвером приходим в оцепенение. Только Егорка, соскакивая с дивана, бежит к папе. Тот, конечно же, улыбается и сходу подхватывает его на руки.
— Деда, папа приехал, — сообщает радостно, указывая на Мишу.
Тот сглатывает и, словно получив удар в грудь, едва-едва заметно смещается. Стискивая челюсти, напряженно замирает.
— Вижу, — отзывается папа. — Давай, чемпион, пойдем, в комнате поиграем. Пусть мама с папой поговорят, — сразу же к двери направляется. — Стась, бросай свою клубнику, и тоже пойдем.
Мама опускает корзину прямо на пол, прижимает ладонь к груди и спешно покидает гостиную.
Миша опускается обратно на диван, а я, старательно избегая его взгляда, сажусь в кресло. Была бы возможность, нашла бы место еще дальше.
— Рассказывай все по порядку, — требует Тихомиров приглушенно.
— Я уже и так почти все тебе рассказала…
— Не все, Полина.
— Миша… — хочу возразить.
Но он достаточно резко меня перебивает:
— Пока я, блядь, пытаюсь привыкнуть к тому, что у меня есть сын, у тебя есть шанс все объяснить. Завтра этой возможности может и не быть.
Я шумно вдыхаю и намеренно торможу себя. Прикусываю язык, чтобы не выпалить какую-то колкость. Понимаю ведь, что злить его сейчас не стоит. И так… Нужно установить нормальные здоровые отношения. Нам ведь еще как минимум семнадцать лет сталкиваться придется.
— Я все объяснила еще два года назад, Миш. И сегодня добавила: боялась давления с твоей стороны. Хотела сказать сразу после родов, но… Было сложно, Миш, понимаешь? Я откладывала. И потом, с каждым днем эта информация становилась тяжелее и опаснее. Сейчас я даже рада, что все открылось. Правда! Наконец, я могу вздохнуть с облегчением и не мучиться чувством вины. Твои права я ограничивать никогда не собиралась. Ты можешь видеться с Егором так часто, как только сам пожелаешь. Думаю, он быстро на контакт пойдет. Знает ведь тебя. Я старалась, чтобы он… — моя трескотня обрывается. Казалось бы, что такого? Но ощущается так, словно к самой тяжелой части подхожу. — Я старалась, чтобы он тебя полюбил, — взгляд Тихомирова выдержать не могу. Опускаю и принимаюсь суматошно водить им по остывающему кофе — от одной чашки к другой. — Много рассказывала о тебе, правда. Показывала каждый день фотографии и видеозаписи. Он… — снова прерываюсь. Нервно сглатываю. — Егор ждал, когда ты приедешь.
Осмеливаюсь поднять взгляд, когда Миша сцепляет ладони в замок и, наклоняясь, упирается локтями в столик. Не разъединяя пальцы, прикрывает ими, как козырьком, глаза.
Тягостно вздыхает, прежде чем тихо спросить:
— Сколько ему?
— Год и семь месяцев. Он родился на два месяца раньше срока.
Пауза. Долгая и тягучая.
— Ты знала, что семья для меня — главное, — выговаривает Миша приглушенно. — И все равно отобрала у меня самое важное. Это жестоко, Полина.
После этих слов мою грудь разбивает водоворот эмоций. Ни вдохнуть, ни выдохнуть не получается. Опускаю веки и нервно ерзаю в кресле. Сердце так сильно колотится, кажется, в любую секунду остановится.
— Молчишь?
Чувствую, что поднял взгляд и смотрит на меня. Но сама ответить тем же не в состоянии.
— Мне тоже нужно прийти в себя, Миша… Мы давно не виделись… И… Сейчас с обеих сторон много эмоций… Тяжело…
— Ты же именно этого когда-то добивалась, — жестко выдает Тихомиров. — Эмоций хотела. Сейчас что?
Морщась, коротко мотаю головой.
— Сейчас не хочу.
— Больше не надо, значит? — хрипит он вместо того, чтобы просто закрыть уже эту невыносимую тему.
— Давно не надо.
— Понял.
«Ничего ты не понял», — хочется сказать.
Нет, не просто сказать… Закричать!
И это пугает меня. Сильнее, чем гнев Тихомирова.
Я больше не желаю что-то к нему чувствовать. Не желаю! Но… Чувствую.
— Возможно, завтра я смогу лучше объяснить, Миша, — говорю, так и не подняв взгляда. — Давай прервем разговор. Отложим, чтобы немного успокоиться.
Он не отвечает. Просто поднимается.
Жду, что молча уйдет. Но он стоит и стоит надо мной. Заставляет все сильнее нервничать. Видит, как колотит меня, и не пытается смягчить ситуацию.
— Вечером зайду, — не предлагает и не спрашивает. Ставит перед фактом. — Полдня тебе хватит.
И только после этого уходит.
24
Полина
«Полдня тебе хватит…»
Нет, Мишенька, с тобой мне и полвека не хватит.
Успокоиться никак не получается. Ожидание казни, напротив, усиливает волнение и напряжение. Я же ничем другим заниматься не могу! Бестолково мечусь по квартире из угла в угол. Мозги кипят. Столько всего в голове прокручиваю, что сама за собой не успеваю! Одна мысль наскакивает на другую. И ничего рационального вычленить не удается.
Бросает то в жар, то в холод. Руки продолжают дрожать. Теряю координацию и равновесие. Бесполезна в любой работе по дому. Я даже поесть не способна. Горло перехватывает, и, несмотря на требовательные позывы желудка, от одной лишь мысли о еде становится физически плохо.
Наверное, проще было бы закончить разговор сразу. А так, получается, я лишь растянула эту агонию.
— Полина, на тебе лица нет, — сетует в который раз мама. — Слушай, давай, я тебе накапаю папиных капель. Не дело же! Тебя прям колотит.
— Да… — выдыхаю немного потеряно. — Давай, мам… Давай.
В седативном ли дело, или просто работает внушение, понять трудно, но я определенно успокаиваюсь.
Дверной звонок распиливает пространство, а заодно и мой запаренный мозг, ближе к девяти вечера. Успеваю не раз удивиться, что Тихомиров так затягивает с визитом. Не сразу догадываюсь, зачем он это делает.
— Привет, — тихо здороваюсь я, прежде чем пропустить Мишу в квартиру.
Он не отвечает. Смерив меня каким-то жестким взглядом, молча ступает через порог.
Да уж… Не только у меня чувства не схлынули… Непобедимый мрачнее, чем был днем.
То ли действие седативного заканчивается, то ли моя нервная система сумасбродно находит лазейки, но, пока я иду за Мишей, меня снова накрывает диким волнением. Смотрю на него и не верю, что все происходит в реальности. На площадке восприятие по понятным причинам смазалось. Сейчас же… Широкая спина, крепкие стиснутые в кулаки руки, напряжение в до боли знакомых движениях — впитываю визуально, и сердце сжимается. Шлейф парфюма вдыхаю, и внизу живота скручивает.
