Когда Миша появляется в кухне, я вздрагиваю и роняю на пол ложки. Звон, который они издают, прыгая по плитке, заставляет меня поморщиться.
Наверное, следует привыкать к этому взбудораженному состоянию. Иначе и правда инфаркт получу.
— Что-нибудь к кофе?.. — выдыхаю с неопределенными интонациями. — Мм… Будешь?
Слишком долго нет ответа. Приходится посмотреть на него.
Изучает.
Непонятно, с какой целью. Взгляд холодный — озноб по спине бежит.
— Нет, — наконец, выдает Тихомиров жестким тоном.
А я не сразу понимаю, на какой вопрос он отвечает.
Киваю, когда доходит. Рукой за стол приглашаю. Приближаться опасаюсь, но выхода нет. Сажусь рядом. Сразу же притягиваю одну из чашек. Обхватываю ее руками и, упершись взглядом в такую же темную и обжигающую, как глаза Миши, жидкость, замираю.
— Продолжай, — приказывает он приглушенно.
Прижимаю ладони плотнее, потому как по коже вновь дрожь летит. Согреться хочу. Только никак не получается.
— Миша, — начинаю я. Получается слишком тихо, настолько голос сел. Прочищаю горло, решительно поднимаю взгляд и спешно продолжаю: — Миша, пожалуйста, поверь, я сделала это не со зла. Просто отбрось гнев и пойми меня. Я действительно очень сильно любила тебя. Ты не знаешь, как это, — акцентирую на этом и вижу, как он с силой стискивает челюсти. — Не знаешь, как это больно, когда нет взаимности, — мой голос набирает эмоциональности. Становится практически отчаянным. — Ты говорил, что семья для тебя главное… Говорил, что я отобрала у тебя самое важное… Но, Миша… Миша… Миша… — чувствую, что задыхаюсь, и слезы застилают взгляд. Последнее, что отчетливо вижу — Тихомиров как будто бы вздрагивает. — Я не хотела сделать тебе больно… Клянусь…
Вспомнив, что рядом находится диспенсер с салфетками, нащупываю его и выдергиваю одну.
— Роды начались внезапно. На два месяца раньше срока, — продолжаю, уже не глядя на него. — У меня открылось сильное кровотечение… Были проблемы, в общем… И я попала в реанимацию… Потом долго восстанавливалась… Решила, что сообщу тебе, как полностью окрепну… Но после этого начались проблемы у Егорки… Все силы на него уходили… И, знаешь, первый год… Он как в тумане прошел… Ты не представляешь, как тяжело с ребенком… — понимаю, что лучше бы этого не говорить, но назад не воротишь. Опасливо смотрю на него. Ловлю нечитаемый взгляд. — Не обижайся, пожалуйста. Я готова на любые уступки. Правда.
С шумным выдохом замолкаю и поднимаю чашку, чтобы с помощью кофе избавиться не только от сухости во рту, но и от волнения. Уповаю, что сработает по стандартной схеме.
— Я хочу быть с сыном все время, что у меня есть. Двадцать четыре часа в сутки, — говорит Тихомиров. — Узнать о нем все. Как он спит, как и во сколько он просыпается, что делает в течение дня, что любит, чего боится, чем интересуется. Все, — каждое слово с особым усилием произносит. Я киваю, соглашаясь. Пока он не задает очевидный и вместе с тем неожиданный вопрос: — Как ты можешь мне это обеспечить?
«Двадцать четыре часа в сутки…»
Только сейчас понимаю, что он имеет в виду. И… Не знаю, что на это ответить. Тихомиров тем временем давит взглядом. Кажется, он меня по-настоящему ненавидит. Сердце разрывается, когда впитываю эти чувства с его стороны.
— Ты можешь приходить, когда захочешь… — лепечу то же, что и днем.
— Нет, приходящим папой я не буду. Меня это не устраивает, — звучит еще жестче, чем до этого.
Я сглатываю и с трудом делаю вдох.
Его взгляд убивает меня самым изощренным и мучительным способом.
— Чего же ты хочешь, Миша? Что тебя устроит? — спрашиваю едва слышно.
В груди все стынет в ожидании ответа. А Тихомиров даже не моргает.
— Вы полетите со мной в Москву. Будете жить в моей квартире.
— Зачем? — резко выдыхаю, потому что меня вдруг захлестывает гнев. — То, что есть Егор, ничего между нами не меняет, — горжусь той твердостью, которую выдает мой голос. — Я не хочу быть с тобой. Ничего не изменилось, Миша.
Раньше эмоции всегда летели лишь с моей стороны. Сейчас же… С его стороны такая волна идет, с трудом отражаю. Сталкиваемся. Трещим. Пока я не понимаю, что он все же сильнее.
Это не то что лишает меня дара речи… Потрясает до глубины души.
— Я не говорил, что хочу быть с тобой. Ты права, между нами ничего не изменилось, — таким жестоким он со мной никогда не был. Даже в первые секунды, когда узнал о сыне… Даже тогда не было столько горящей ненависти. Неосознанно обхватываю себя руками. Но это, конечно же, не помогает справиться с той болью, что он во мне вызвал. Не просто старые раны вскрыл. Он наделал новые. И в этот раз все намного хуже, как бы я себе не врала. — Ты будешь жить в моем доме только для того, чтобы у Егора были отец и мать. Нормальная семья. Спать с тобой я не планирую.
После этих слов мне не только больно, но и мучительно стыдно становится.
— Отлично, — хриплю в ответ. Сама не понимаю, на что подписываюсь. Все внутри шумит и колотится. — С таким раскладом я согласна, — говорю, даже не пытаясь обдумать свое решение.
Тихомиров сразу же поднимается.
— Паспорт дай, — требует так же резко. — И на Егора свидетельство. Я займусь билетами.
Все еще нахожусь в подавленном и отрешенном состоянии, когда иду в комнату за документами и выношу их Мише.
— Начинай собирать вещи, — бросает он и уходит, оставляя в моей квартире вторую нетронутую чашку кофе.
Я еще некоторое время стою. Просто не в силах пошевелиться. Пока на кухне не появляется мама, а следом за ней и папа.
— Что решили?
— В Москву поедем, — сообщаю якобы легким тоном и принимаюсь суетливо убирать со стола.
— Когда?
— Не знаю, — будто мне это не важно. — Миша сказал, что закажет билеты.
— А в Москве что? — допытывается папа. — Снова восстановишься в своем университете?
— Угу, придется.
— Ну, — тянет мама. — Я даже рада, честно говоря. Будете рядом с нами. Не нужно будет мотаться.
Мельком улыбку ее ловлю.
— Ну да, — соглашаюсь я. — Только жить мы будет у Миши. Не знаю, как долго… Может, до следующего отъезда в Майами… Забыла спросить, когда у него следующий бой… И сама не помню уже… Читала же… Ладно, неважно, — отмахиваюсь от этих мыслей. — В любом случае, недолго пробудем вместе. Миша просто хочет восполнить потерянное время.
— Не нравится мне это. Ты не обязана у него жить, — озвучивает свое мнение папа. — Он угрожал тебе? Если обратиться к адвокату, любой суд защитит твои права, невзирая на факт сокрытия ребенка.
— Нет, пап, нет, — спешу остановить его жесткий тон. — Миша мне не угрожал. Попросил, — привираю, конечно. И очень сильно. Но мне кажется, в данном случае эта ложь оправданна. — Ни мои права, ни личные границы не будут нарушены, — сама в этом до конца не уверена и все же заверяю родных. — Поживем некоторое время просто, как соседи. Понаблюдаем за Егоркой. Миша считает, что у него должны быть оба родителя. И… Я с ним согласна, конечно же.
