Я не хочу спрашивать, зачем он кончил внутрь меня? Не хочу думать о том, что могу снова забеременеть. Не хочу решать, готова ли я к этому.
Хочу лишь, чтобы дальше обнимал.
Но Миша, продолжая кипеть, выдает совсем не ласку.
— Делай, что хочешь, Полина… Что угодно… Но никогда… — глядя мне в глаза, высекает каждое слово. Но не договаривает. С силой стискивает зубы. Тянет через них воздух. И лишь выдыхая, заканчивает: — Никогда не смей играть со мной в ревность, Полина. Никогда.
После этих слов уходит. Я ощущаю обыкновенное опустошение. И вместе с тем приходит какое-то блаженное спокойствие. Потому как, чтобы между нами не происходило… Ему не все равно.
Значит, чувства есть. И это не просто похоть. Тот ураган, с которым Непобедимый упорно сражается, очень и очень сильный.
39
Полина
После душа мне почему-то становится очень холодно. Всю колотит. Одеваю теплую пижаму, достаю дополнительное одеяло… Но согреться долго не удается. Лишь когда обнимаю сына, ощущаю, наконец, умиротворение, которое и дает силы справиться с дрожью. Тело расслабляется, сознание прекращает шуметь, и я засыпаю.
Ночь проходит относительно спокойно. А утром я обнаруживаю, что Егор все-таки заболел, и как обычно, впадаю в панику. Едва ощущаю жар, трясти начинает. Делаю несколько медленных вдохов и выдохов, чтобы справиться с этой атакой и иметь возможность на трезвое мышление.
— Сынок, у тебя что-нибудь болит? — спрашиваю, когда малыш полностью просыпается.
— Тут… Горлышко, — показывает пальчиком и тут же закашливается.
Кашель и возможные проблемы с легкими пугают всегда сильнее всего прочего. Но я стараюсь держать себя в руках и выглядеть спокойно.
— Давай-ка проверим температуру, — захожу в гардеробную и беру с полки свою собственную аптечку.
— Мама — доктор, — смеется Егор, когда сажусь с этим саквояжем на краю кровати.
Машинально отзываюсь теми же эмоциями.
— Да, сегодня мама — доктор.
Достаю градусник и, забираясь малышу под футболку, фиксирую прибор в нужном положении подмышкой.
— Щекотно, — продолжает сын хихикать и ерзать.
Смеюсь с ним, хоть в душе и господствует тревога. Когда градусник, наконец, пищит, свидетельствуя об окончании процедуры измерения, дверь в спальню открывается. Впервые мне не надо делать вид, что появление Тихомирова меня не волнует. С беспокойством сосредотачиваюсь на экране прибора и расстроено вздыхаю. Хоть результат и был ожидаемым, огорчаюсь. С трудом торможу новую волну паники.
— Доброе утро, — улавливаю приглушенное приветствие Миши.
— Доброе утро! — отзывается Егор. — Я заболел? — беззаботно интересуется у меня.
— Заболел, — вздыхаю я. Поднимая голову, встречаюсь с встревоженным взглядом Тихомирова. — Тридцать семь и девять, — оглашаю результат, чтобы разделить с ним свое беспокойство. — Горло, насморк, кашель…
— Сейчас вызову врача, — говорит Миша и сразу же достает из кармана телефон.
В целом выглядит и звучит достаточно сдержано. Только по глазам вижу, что внутри него, как и у меня, летают снаряды. Неудивительно, учитывая то, как сильно Миша любит Егора и то, что с болезнью малыша он сталкивается впервые.
— Я не хочу лежать, — выдвигает сын решительно и тут же соскакивает с кровати.
Не пытаюсь принудить к постельному режиму, потому как уже знаю, что это бесполезно. Прослеживая за малышом взглядом, убеждаюсь, что его не шатает от слабости. Резво проносится к двери и, выбегая в коридор, бежит мимо Миши в свою комнату. К игрушкам, подозреваю я.
Тихомиров, продолжая прижимать к уху телефон, жестом дает понять, что проследит за сыном. Киваю, выражая благодарность. Не закрывая дверь, заправляю кровать. Прячу аптечку и принимаюсь одеваться.
Улавливаю кое-какие обрывки слов из телефонного разговора, который ведет Тихомиров. С педиатром все ясно, по смыслу догадываюсь. Но потом… Завершив звонок, Миша набирает другой номер и то, что он говорит следующему собеседнику, заставляет кровь в моих венах вскипеть.
— Привет… Нет… Сегодня не приеду… Не получается… Сын заболел… Да, до связи.
Кровь продолжает бурлить, словно густое ядовитое варево. Ударяет в голову. Создает там невообразимый шум. Я застываю неподвижно. Не замечаю даже, когда Тихомиров входит в спальню. Стою полуголая и не осознаю этого, пока он не оказывается прямо передо мной. Останавливает взгляд на моей обнажённой груди, прищуривается и поджимает губы.
— Все нормально?
Только после этого вопроса оживаю. Впрочем, без каких-либо эмоций и прыти, очень даже вяло беру с полки спортивный топ, который собиралась надевать. Молча натягиваю. Сверху еще майку набрасываю. Причесываюсь и делаю хвост.
— Я вызвал врача. Он скоро будет, — говорит Миша.
Наверное, ему надоело наблюдать.
— Хорошо, — тихо отзываюсь я и раньше него покидаю собственную спальню.
По пути зову Егора, чтобы перешел играть в кухню. Он к подобным просьбам привыкший. Собирает свои самолеты и бежит за мной. Тихомиров тоже идет. Ко мне больше не подходит. Даже когда я оставляю новую сахарницу на столе, никак это не комментирует. Играет с Егором, пока я варю кашу и накрываю на стол. Завтрак проходит в том же молчании. Болтает только сынок. Миша изредка что-то отвечает. Я не могу ни слова выдать. В груди такой клубок эмоций намотало, кажется, открою рот, и все посыплется вперемешку с рыданиями.
Успеваем закончить с едой до того, как приезжает врач. Осмотр длится недолго и завершается приемлемым диагнозом — ОРВИ. В легких чисто — это уже радует. Температура относительно невысокая. Ниже тридцати восьми сбивать не рекомендуется, но нужно постоянно следить.
Миша спускается в аптеку. Я стараюсь не обращать внимания на то, как сильно во время его отсутствия колотится мое сердце. А когда он возвращается не только с лекарствами, но и со свежей выпечкой, которую ни он сам, ни Егор не едят, от нахлынувших чувств едва сдерживаю слезы.
— Спасибо, — благодарю, не глядя на него.
Аппетита особо нет, и все же я съедаю одну из самых маленьких булочек. Запиваю сладким чаем, сахар сегодня не летает. Я вроде как вчера убралась, но то и дело нахожу в самых невообразимых местах кухни крошечные кристаллики сахара.
Выполняем предписания врача. Втроем занимаемся обедом. После еды какое-то время играем с сыном на полу у телевизора. Любимые мультики Егора идут фоном, он так привык. Сам больше тарахтит, непрерывно комментируя все свои действия. Мы с Мишей по-прежнему молчим.
Когда приходит время сна, сын нас обоих ставит в ступор, заявляя:
— Я хочу с мамой спать… И с папой…
Слышу, как Тихомиров прочищает горло, еще с полминуты молчит и осторожно уточняет:
