— Ты сама мне, что сказала?! — так неожиданно рявкает, что я вздрагиваю. — Что все прошло, блядь? Так ты сказала? Сама повтори! А у меня какие основания были, чтобы тебя, блядь, преследовать? Если по твоим словам, любви не осталось! Сейчас что?! Делаешь тоже самое? Снова скажешь, что не любишь уже и разорвешь?!
— Перестань мной пользоваться! — все, что мне удается прокричать. Почему-то, несмотря на всю обиду, нечем крыть. Судорожно вдыхаю и отрывисто выдыхаю. Перебираю мысли в голове, но то, что дальше говорю — это, увы, эмоции, а не взвешенные решения. — Перестань! Вот все, чего я хочу. А слово «замужество» уже презираю! Потому что в твоем понимании — это контроль и безвозмездное использование.
— Значит, так ты это понимаешь?
— Именно так!
— Ты ошибаешься.
— Так переубеди меня! — в этом призыве уже полное отчаяние. — Попробуй… Переубеди… Хотя нет, не стоит! — резко себя одергиваю. — Я должна уйти.
Последнее тоже самой себе, как мантру.
— Нет, не должна, — жестко останавливает меня Тихомиров. — Полина… — тягостно переводит дыхание. После небольшой паузы смотрит в глаза так пронзительно и… кажется, умоляюще. — Не кромсай все.
— Что «все», Миша? — мой голос садится, становится разительно тише и спокойнее.
— Все, что было, есть и будет всегда. Блядь, да… Будет.
Этот ответ, его уверенность и весь скрытый, но такой весомый, смысл сказанного обрушивается на меня и как будто парализует. Я не знаю, что возразить. Миша тоже ничего больше не говорит. Просто разводит мои руки в стороны, подтягивает ближе и, прижимая мою голову к своей груди, обнимает. Просто обнимает. По моему сердцу, как по самой высокой точке, ударяет молния. Но, наполняя безумным количеством энергии, не сжигает его, а раскачивает, как какой-то сверхмощный двигатель. Сначала оно срывается на одуряюще быстрый ритм, а потом как-то плавно замедляется и выдает размеренные толчки.
Расслабляясь, вдыхаю полной грудью и, наконец, сама Мишу обнимаю. Ловлю с его стороны надсадный, будто надорванный, вздох и сама какой-то странный звук издаю. Всхлипываю? Нет, я не плачу. Не хочу. Только жмусь к Тихомирову еще сильнее.
Не знаю, сколько времени так стоим. Словно два остывающих вулкана. Извергнулись, выжгли все кипящей лавой и уснули. Надолго? Этого я тоже не знаю. Возможно, только до утра… Близости между нами в эту ночь не случается. Впервые мы по собственной воле ложимся вместе в постель только, чтобы спать. Натягиваем одеяло и без колебаний тянемся друг к другу. Эти объятия очень много значат. Без слов и поцелуев. На одних лишь ощущениях, которые мы передаем друг другу.
Утром случается еще один мини-переворот. Егор застает нас с Мишей в постели. И, казалось бы, ничего толком не должен еще понимать, но…
— Почему вы голые?
Это его «посему» вводит меня в оглушающий ступор. Мы, конечно, не совсем голые… Миша в трусах. А я в комбинации. Но, видимо, для малыша это выглядит странно. Он ведь не привык к тому, что я могу спать с кем-то в одной постели. Единственная пара, которую Егор находил вместе в кровати — это мои папа и мама.
— Мы не голые, — отражает этот неловкий вопрос Тихомиров. Садится, прикрывая при этом пах одеялом. — Просто спали, как и ты.
Сын долго смотрит на нас. Изучает внимательно.
А потом неожиданно выдает:
— Это моя мама.
Миша на мгновение замирает.
— Твоя, конечно, — усмехается пару секунд спустя. — Иди сюда. К нам.
Тут малыш не колеблется. Быстро запрыгивает и, добравшись ползком до середины кровати, прижимается к моему боку.
— Я не хочу спать, — предупреждает знакомым настойчивым тоном.
— Мы не будем спать, — заверяет его Миша.
— Немного полежим и пойдем завтракать, — добавляю я.
Егор, поерзав, интересуется:
— Что мы будем есть?
— Кашу, — отвечаю я.
— Это полезно, — важно повторяет мои слова.
— Угу. Полезно, сынок, — киваю и целую его в макушку.
Встречаемся с Мишей взглядами и, несмотря на острую вспышку в груди, на душе как-то легко становится. И когда приходится выбираться из кровати, это ощущение не исчезает. Мы вполне мирно готовим и завтракаем. После я занимаюсь уборкой, а Тихомиров собирает Егора.
— Давай одевайся, подвезем и тебя, — говорит Миша, снова появляясь спустя какое-то время на кухне.
Изначально только сына собирался закинуть к моим родителям. А я планировала сама добираться.
— Хорошо, — решаю не отказываться от предложения. — Я быстро, — вылетаю из помещения, когда понимаю, что под напором его взгляда краснею.
Дверь в свою спальню до конца не закрываю, поэтому слышу, как Миша занимает сына его любимыми самолетами. А потом… Все стихает и позади меня раздаются шаги. От неожиданности вздрагиваю. Обернуться почему-то не решаюсь. Замираю, пока он приближается. Громко вздыхаю, когда приникает к моей голой спине и сжимает горячими ладонями плечи.
Моя обнаженная грудь подрагивает. Кожу стягивает дрожь. Соски твердеют.
— Полина… — выдыхает мне в затылок. — Пожалуйста, — еще один тяжелый вздох и новая пауза, — подумай над моим предложением.
— Лететь в Майами? Или… Замуж?
— Это комплексное предложение. То, и то включает.
— Нет, Миша, — выдавливаю с огромным трудом. — Мне не нужно думать. Я знаю, что не хочу ни того, ни другого, — уверенно говорю, потому что в нынешних условиях это действительно правда.
По крайней мере сейчас.
И Непобедимому это, конечно же, не нравится. Он ничего не говорит, просто уходит. Но мы с ним дошли до такого уровня близости, когда все его эмоции я, не оборачиваясь, не видя глаз и не слыша слов, улавливаю по шагам.
Тяжесть в груди возвращается. Мне приходится учиться с ней жить. Потому что сейчас она еще терпима. Не смертельна. Если я позволю Мише подавить себя без любви, будет намного хуже. Там, в той пустыне, я не выживу.
42
Полина
Картину я заканчиваю, как и планировала. Прятать ее не пытаюсь, но и то, что Миша подойдет и будет разглядывать, тоже как-то не ожидала. Конечно же, он понимает, что семья, изображенная на ней — это он, я и Егор. Мрачнеет. В глазах появляются горечь и боль. Особенно, когда он переводит взгляд на меня. Никак не комментирует. Не слышу, но вижу по груди, как тяжело вздыхает. Но так ничего и не сказав, отходит.
А вот мама и Мира не скупятся на слова. Заваливают похвалой. Да и на студенческой выставке, ради которой все изначально и затевалось, моя работа выглядит достойно.
Мы продолжаем жить, спать, растить сына. К сложным темам не возвращаемся. И я поэтому поводу моментами даже злиться начинаю. Наверное, глупо то, что я жду, чтобы Тихомиров снова сделал предложение. С важными для меня словами! Любит? Не любит? Каждый день гадаю, как на ромашке. Иногда кажется, что есть чувства и они очень глубокие. Но чаще всего ощущаю: всего, что он выдает — недостаточно.
