Прижимаюсь лицом к его лицу. Ласково трусь.
— Я так скучала, Миша, — шепчу, чувствуя, как собственное сбивчивое дыхание отбивается от его кожи и горячим вихрем щекочет мне губы. — Особенно, когда допускала мысль, что мы больше не будем вместе…
— Ты допускала, я бы не допустил, — выдает Тихомиров значимо, как нечто сокровенное.
Скольжу ладонью по его груди. Замирая, прислушиваюсь. Не только к мощному и ускоренному сердцебиению. К словам, интонациям, дыханию — все теперь захватываю. Ловлю красноречивую на самом деле мимику. И глаза — они ведь откровенную сказку транслируют. Мою сказку. Волшебную и немного страшную, но такую выстраданную.
— Говори, — прошу, забывая о недавнем обещании не приставать с расспросами. — Говори, Мишенька. Умоляю!
Непобедимый выразительно вздыхает, но не замыкается.
— Какие бы ты мне испытания не готовила, какие бы капризы не выкидывала, как бы не трясла из меня душу, — осведомляет с нарастающим давлением, а мне только волнительнее становится, — я, безусловно, готовился к новому шагу после боя.
— Любишь меня потому что, да? — шепнув, замираю.
Миша раздувает на вдохе ноздри. С силой стискивает челюсти. И жестковато припечатывает:
— Люблю.
Чтобы не захлебнуться эмоциями, позволяю себе смеяться.
— Ой, Ми-и-и-и-ша… — тяну восхищенно мгновениями позже. Закатываю глаза к потолку. — Я же теперь та-а-а-кая счастливая! Невозможно!
Он выказывает слабость на один короткий миг — прижимаясь к моему лицу своим, прикрывает веки и шумно вздыхает.
— Я тоже счастлив, — делится хрипловато. А потом совершает еще один глубокий вдох и, отстраняясь, своим обычным ровным тоном добавляет: — Давай есть, пока не остыло.
Я оглядываюсь на стол и обмираю. Понятия не имею, когда приходил официант, но белоснежная скатерть заставлена различными яствами. Я вроде не чувствовала голода до этого мгновения, а теперь он вдруг появляется.
— Ладно, — решаю, что помимо удовлетворения разыгравшегося аппетита, будет неплохо все же продолжить свидание более цивилизованно.
Быстро чмокнув Непобедимого куда-то в бровь, с неугасающей улыбкой перебираюсь на свою половину.
Как ни странно, несмотря на изобилие изысканных блюд, их вкус я практически не замечаю. Все мое внимание сосредоточено на Тихомирове.
— Расскажи мне, что ты делаешь, когда я тебя нервирую и есть необходимость перевести дыхание? М-м, Миша-Миша?
Нет, это не забавно, конечно. Но я пытаюсь вести диалог легко. Без той вечной взвинченности, что раньше выходила из меня трескучими молниями.
— Я читаю, — выдает Непобедимый привычно невозмутимо.
Когда я замираю, на какой-то миг все же позволяет улыбке приподнять уголки его губ.
Вспоминаю, что он подводил к этому еще два с половиной года назад. И мне вдруг становится стыдно, что я ни тогда, ни сейчас не озадачилась тем, чтобы изучить, какие именно книги он предпочитает.
— Знаешь, я в твоем доме провела много ночей без сна, — выдыхаю, как всегда, откровенно. — До того, как ты стал приходить ко мне спать… — не должна, но смущаюсь. Понимаю, что это бессмысленно и неуместно. Однако, свои реакции трудно перебороть. — Я ждала тебя. А ты… Ты в это время читал, получается?
Миша, к моему удивлению, ухмыляется. Не знаю, что его так веселит — мой взволнованный тон или несколько возмущенное выражение лица. Да и неважно. Главное, что улыбается.
— Что? Что тебя так забавляет?
— Наверное, твои теории, принцесса Аравина. Чтобы не развивать твое возмущение до атомного взрыва, не стану отвечать на этот вопрос.
— Я уже возмущена!
Выпаливаю и тотчас злюсь на себя.
Благо Непобедимый это принимает с той же усмешкой.
— Просто знай, что мне тоже было сложно.
Я перевожу дыхание. После Мишиных слов нет нужды прикладывать какие-то усилия над собой, смягчаюсь естественным путем. Его признание меня трогает, большего я и не жду.
— А что ты любишь читать, чемпион? Кто твой любимый писатель?
Тихомиров слегка приподнимает брови. Застывает, глядя на меня, будто задумавшись. Но эта пауза непродолжительная. Пару секунд спустя он спокойно и уверенно отвечает:
— Франк Тилье.
Мне стыдно признаваться, что я с этим писателем незнакома. Кроме как перечислить названия его произведений, ничего больше не могу. В последние годы все книги, что мне доводилось брать в руки — это детская литература.
— М-м-м… А книги бабули Тихомировой ты читал?
Господи, как жаль, что у меня нет под рукой телефона или другого аппарата, оснащенного камерой! Непобедимый то ли щурится, то ли морщится — выглядит, словно тихо отъехавший от изумления мужлан. Очень забавно! Такой кадр пропадает!
— Нет, Полина, не читал.
— Как? Даже историю своих родителей? — спрашивая, не могу сдержать смеха. Выражение лица Миши все еще является бесценным. — Как? Почему?
— Жанр не мой, — скупо отмахивается.
Но я ведь понимаю, что дело не только в этом.
— А я читала! И знаешь, мне понравилось. Там много тебя, Миша-Миша, — вздыхаю, игриво поддергиваю бровями. — Бомба, в общем!
Непобедимый тянется за бокалом с водой и не спеша делает глоток.
— Хватит, — изрекает после. — Ешь.
Я слушаюсь — отрезаю кусочек медальона и отправляю его в рот. Жую медленно и с наслаждением под пристальным вниманием Миши.
— А нашу книгу ты когда-нибудь прочитаешь? — сначала это, вроде как, походит на вопрос. Но очень быстро я срываюсь: — Обещай мне! Пожалуйста!
— Полина, — звучит предупреждающе.
Я смеюсь.
— Что? Думаешь, после этого твоя жизнь больше не будет прежней?
— С тобой она и так без конца меняется, — негромко заключает Тихомиров.
— Как и моя с тобой!
— Справедливо.
— Я наелась, — сообщаю, нетерпеливо ожидая следующий этап нашего свидания.
Никак не могу перестать улыбаться.
— Заказываем десерт?
Едва спросив, Миша сразу же подзывает официанта.
— Ой, нет, — отказываюсь, не стесняясь парнишки. — Я теперь волнуюсь о том, чтобы влезть в свое свадебное платье.
Непобедимый фокусирует на мне взгляд и выдает им столь откровенное вожделение, игнорировать которое я, даже несмотря на присутствие постороннего, не в состоянии. Спину накрывает горячей волной колючих мурашек. Очень проворно они перебираются на грудь. Шпарят ее миллионами острых жгучих иголок. Заставляют сердце пропускать удары.
— Об этом тебе точно не стоит переживать, — уверяет приглушенным тоном.
