— Люблю.
Едва это слышу, непроизвольно сжимаю его член. Он стонет и ответно пульсирует. Меня начинает трясти. Сильнее, чем было во время секса. Тогда Миша обвивает руками уже с иным посылом, будто согреть пытается. Я резко дергаюсь и, отталкиваясь, разворачиваюсь. Закидывая руки, изо всех сил обнимаю.
— Если ты еще за что-то обижаешься… — не говорю, а словно вырываю. — Прости меня, любимый.
— Не говори ерунды, — выдыхает Непобедимый глуше, но вместе с тем не менее эмоционально. — Хорошо с тобой, — собирает ладонями мурашки на моей спине. — Хорошо.
— И мне с тобой, Мишенька. Идеально.
52
Полина
Стискиваю подрагивающими пальцами толстую ножку букета нежно-розовых пионов. Делаю медленный глубокий вдох. Смаргиваю набежавшие слезы.
— Дыши-дыши, принцесса Аравина, — шепчет Саульская, в который раз поправляя мне фату. — Подпишешься под Тихомировой, тогда и поплачешь. А пока держись. Немного осталось.
— Тетя Юля… — выдыхаю с теми самыми плаксивыми нотками, которых стараюсь не допустить.
Пробивают ведь ее слова до дрожи. Тетя Наташа и тетя Полина всхлипывают без какой-либо утайки.
— Ну-ка, собрались, — командует Саульская. — Развели тут сырость! Невесту мне портите.
— Да… Не дело сейчас плакать, — обмахивается ладонями мама. — Прекрасный день! Пусть запомнится… Ой, не могу, — в последний момент, не договорив, бросается наша стальная волчица меня обнимать. — Родная моя… Взрослая… Красивая… Сильная… — слова из сердца выходят, чувствую. Проносятся в памяти самые обыденные, но такие радостные моменты из детства. Ценила все, что дали и раньше, а, став мамой, развернула глубокое содержание на полную. — Будь счастлива, доченька! Цени, береги и приумножай!
— Обязательно, — шепчу, как клятву.
Сжимаем друг друга в объятиях и на долгое мгновение застываем.
— Прости за все нервы… — выдыхаю чуть позже.
— Глупости, — отмахивается мамочка. Целует несколько раз в щеку, висок, волосы. — Все, пора идти! А то наши мужчины там, наверное, уже нервничают.
Киваю. Прикрываю веки. Вздыхаю. И, наконец, расправляю плечи.
— О, молодец, принцесса! — восклицает одобрительно Саульская. — В таком платье, да за такого мужчину только так и идти — гордо, уверенно и красиво!
Детки, словно ангелочки, действуя под руководством тети Наташи с одной стороны и тети Полины с другой, подхватывают тот самый девятиметровый шлейф, из-за которого мы с Мишей сломали не одно копье.
По раскинувшемуся пространству расходится торжественный и трогательный музыкальный проигрыш. Синхронно этому по моей спине сбегает волна мурашек. Я снова выразительно вздыхаю и, принимая команду, начинаю двигаться.
Ноги дрожат, когда ступаю по красной ковровой дорожке. Но я сохраняю важный вид. До тех пор, пока не встречаюсь взглядом с Мишей. Сердце, словно молнией разит. И, казалось бы, виделись утром, все было хорошо — причин для волнения быть не должно. А меня вдруг перетряхивает, только сейчас полностью погружаюсь в происходящее.
Это наша свадьба. Через пару минут я стану Тихомировой. Буду женой Непобедимого.
Он ждет меня. Он держит на руках нашего сына. Он смотрит на меня так, как я и мечтала, будто я — это весь его мир.
Отвечаю тем же. Для меня ведь так всегда и было. Как бы далеко мы не находились, какие бы пропасти между нами не растягивались, какими бы сложными ни казались наши отношения — Михаил Тихомиров всегда был в моем сердце.
Мне не нужно прикладывать усилия, чтобы двигаться. Он своим взглядом так манит, что я не имею права сбиться с такта. Пусть неторопливо и чересчур величественно, однако лечу к Мише навстречу. Как говорит дядя Рома, характер не сломить, но местами прогнуть можно. Было бы ради кого… У меня есть.
Не замечаю ни многозначительных вспышек фотокамер, ни непрерывной видеосъемки, ни каких-либо выкриков со стороны гостей. Моя душа поет свою песню и перекликается она только с Непобедимым. Достигнув конца пути, практически сразу же попадаю в его объятия. Егорка, оказавшись в плену наших тел, никакого беспокойства и недовольства не оказывает. Притихает, что я тоже считаю знаковым.
Мы так долго к этому шли!
— Ты очень красивая, — выдыхает Тихомиров мне на ухо, со свойственной его голосу хрипотой.
У меня не просто голова кружится. Кажется, что мир вертится стремительней. Хочется, чтобы и церемония так же быстро промелькнула. Чтобы свершилось уже. Чтобы вот так втроем неразделимо и навсегда.
Впрочем, на торжественной речи представителя российского консульства, который и регистрирует наш брак, я фокусируюсь с трудом. Сжимая крепкую и горячую ладонь Миши, витаю в своих воздушных облаках.
— Некоторые возможности предоставляются нам только раз в жизни, — рассуждает регистратор каким-то таинственным тоном, вынуждая в некоторых моментах все же прислушиваться. — Однако, случаются и повторы великих событий. Второй раз мне выпадает честь регистрировать семью великого чемпиона Тихомирова. Второй раз эту семью формируют сразу три человека, что дает лишнее подтверждение тому, что наши мировые спортсмены — быстрые, ловкие и целеустремленные, а их нежные избранницы — не менее сильные и прекрасные, — мужчина улыбается, а я заливаюсь смущенным жаром. Краснеет и Миша, когда следует чересчур восторженное объявление: — А я ведь помню тебя Медвежонком! Бомба!
Со стороны гостей сыплются смешки, да и я не могу сдержаться. Игнорируя красноречивое недовольство Непобедимого, заливаюсь хохотом.
— Полина Аравина, — шикает сбоку мама в попытках меня образумить, как когда-то на утренниках.
— Собственно, можно так же быстро, по-спортивному кончать с этим официозом? — лениво возмущается Саульский. — Аравина должна стать Тихомировой в течение минуты, иначе моя душа не выдержит.
— Рома… — шипит тетя Юля, но нотки веселья ей скрыть не удается.
— Я долго молчал, — оправдывается тот отнюдь не извиняющимся тоном.
Благо у представителя консульства чувство юмора тоже оказывается отменным. Не зря ведь наш человек. Он сначала вместе со всеми смеется, а потом и вовсе выдает:
— Кончая с официозом, перевожу Полину Егоровну Аравину под стяг Тихомировых!
— Это все? — выдыхаю немного шокировано. — Тихомирова?
— Тихомирова! — подтверждает седовласый регистратор-юморист.
Следом за ним это уже скандируют все гости. Егорка, явно получив от кого-то вольную, просится на землю и тотчас удирает. А Миша подтягивает меня к себе за мгновение до громкого папиного выкрика:
— Горько!
Сталкиваемся в этом новом статусе и совсем другими эмоциями разбиваемся. Намного больше их и таких разных, оттенками неизведанными окутывают и сотрясают души. Миша, как всегда, жестко сдавливает мой затылок, но губами действует крайне нежно. Он ведь тоже потерян в этих новых эмоциях.
