— Как?! — ужасается молодой мужчина. — Неужели Глеб тебе не показал красоты нашего поместья?! А беседку? А фонтан, исполняющий желания? — сыплет вопросами.
— Брехня, — фыркает Глеб. — Я как-то кинул в этот фонтан золотую царскую монету и пожелал, чтобы Макс стал пиздеть хотя бы в половину меньше. Как видишь, не помогло! — грубо говорит Глеб и резко поднимается. — Ужин был хорош, но нам пора. Анна-Мария, — обращается ко мне и сверлит меня взглядом.
— Детское время уже закончилось? — усмехается Максим, посмотрев на часы.
— Да, моей девочке пора отправляться спать. А что? Ты хочешь что-то сказать против?! — мгновенно нагнетает холодной ярости в свой голос Бекетов.
— Ничего, — Максим отвечает Глебу с улыбкой, ставшей внезапно острой и холодной, как оскал акулы, а потом прощается со мной мягко. — Увидимся завтра, Мари.
— Завтра?! — спрашивает Бекетов.
— Да, планирую остаться в доме папы.
— Разве тебе не нужно на работу с утра?
В ответ младший сводный брат Глеба вытягивается всем телом и отрицательно качает головой:
— Я заключил выгодный, многомиллионный контракт. Переговоры оказались результативными, но были непростыми. Я заслужил день-два отдыха. Не правда ли, папа?
— Само собой! — радуется Яков Матвеевич. — Нам есть что обсудить!
— Спокойной ночи всем, — прощаюсь с Бекетовым-старшим и его младшим сыном.
Глеб молча сделует за мной до самой спальни и отпирает дверь:
— Входи.
Не сказав больше ни слова, он разворачивается и уходит. Я смотрю на его широкую, крепкую спину и больше всего хочу крикнуть, чтобы он остановился и не смел бросать меня так, как ненужную тряпку!
Однако моя болтливость и эмоциональность лишь вредит. Нужно учиться держать себя в руках. Я вонзаю ногти так, что они впиваются и ранят нежную кожу. Боль немного отрезвляет и позволяет мне не сказать ни слова.
Однако на душе так погано, что лучше бы я высказала Глебу всё, что думаю о нём!
Захожу в спальню и в полной темноте добираюсь до кровати, упав на неё. Мгновенно сворачиваюсь калачиком и натягиваю одеяло поверх себя. Мне не хочется оставаться наедине с грустными мыслями, тем более, что мой статус в этом доме так и остался неизменным.
Я не строю иллюзий на этот счёт. Я всего лишь залог, гарант того, что Глеб выполнит условия отца. Все, до единого.
Причём, я даже не знаю всего.
Опять же, Бекетов молчит.
И не собирается ничего говорить.
Он передвигается по дому отца с видом феодала, купившего рабыню, а я…
Я хочу, чтобы он думал обо мне так же часто и тоже влюбился. До потери пульса!
Чтобы ему тоже было больно расставаться и слышать молчание.
Тяжёлое, гнетущее молчание…
Не хочу плакать и раскисать. Не хочу быть плаксой. Но позорно шмыгаю носом и обнимаю подушку, которая пахнет нежной лавандой.
Внезапно слышу, как во дверному замку кто-то чиркает ключом и мгновенно напрягаюсь.
Вспоминаю гадкого Дениса и всё тело мгновенно пронзает ледяной, удушливой волной страха.
Лежать и бездействовать не хочется. Но какое оружие имеется у меня под рукой?! Никакого! Кроме большой вазы, очевидно дорогущей.
Разумеется, за разбитую вазу мне влетит по первое число. Но пусть лучше эта ваза будет разбита, чем я дам над собой измываться.
Этому не бывать!
Я мгновенно вскакиваю и хватаю вазу покрепче.
Дверь распахивается.
Стиснув зубы, поднимаю вазу повыше и…
Свет из коридора отбрасывает длинную тень мужчины, вошедшего в Бирюзовую спальню, как к себе домой.
Собственно, это и есть его дом. Дом Бекетова.
— Опусти то, что ты собралась в меня швырнуть, Анна-Мария.
— Я думала, что это кто-то другой! — говорю дрогнувшим голосом и медленно опускаю руки.
Бекетов запирает дверь изнутри, подходит к кровати и опускает на неё какую-то коробку, перевязанную серебристым бантом.
Мужчина отбирает у меня вазу и ставит её на место.
— Эта ваза стоит целое состояние.
— В этом доме каждая мелочь стоит целое состояние. Я как в музее!
— Я тоже всегда так думал! — хмыкает Глеб и, как ни в чём не бывало, обнимает меня за плечи, целуя.
Его губы вмиг растворяют все дурные мысли. Язык ласкается интимно и забирается глубже и глубже с каждой секундой поцелуя.
Мужские объятия становятся тисками, жёстким капканом.
Я начинаю задыхаться.
Хотела бы я не таять каждый раз, когда этому негодяю приходит в голову поиграть со мной. Но не хватает ни сил, ни выдержки.
Я же так хочу его, думаю лишь о нём, а он…
Бессердечный!
Губы Бекетова жёстко и властно терзают мои, язык трахает мой рот, а одежда скользит вниз, к моим ногам.
Чёрт… Он ещё и раздевает меня за доли секунды!
Я уже почти голая.
Нет. Блин, голая! Трусики тоже спустились на уровень щиколоток, а наглая, сильная ладонь мужчины хозяйским жестом ложится между моих бёдер.
Бекетов сдавливает двумя пальцами узелок клитора, пощипывая его ритмично и нежно.
Глеб возбуждает меня за жалкие несколько секунд так, что ноги становятся ватными.
Я готова просить его о продолжении. Умолять, выклянчивать…
Но вдруг…
Бекетов резко движется дальше и сжимает набухшие складочки двумя пальцами. Делает это жёстко, до резкой боли, словно сдавил стальными клещами.
— Ещё раз увижу, как ты флиртуешь с кем-то, убью, — говорит равнодушно.
Нажим усиливается. Становится невозможно даже вздохнуть, настолько сильно он держит меня.
Через миг отпускает.
Захват ослабевает.
Бекетов нежно поглаживает припухшие складочки, пробираясь к влажному входу.
Трогает его, растирает по кругу и ведёт себя, как ни в чём не бывало.
Горячая ласка контрастирует с его жестокими словами.
Я знаю, что он не шутит.
Ни капельки.
Он же наёмник. Для него цена человеческой жизни измеряется в нулях, которые ему готовы заплатить. А меня… меня, значит, он просто так прикончит.
Бесплатно.
Потому что приобретённая игрушка должна принадлежать только одному хозяину и заглядывать в рот тоже только ему, одному.
Я оторопело стою на месте, поражённая этой мыслью.
Бекетов подхватывает меня и опускает на кровать, забираясь сверху. Гладит ладонями, исследует тело пальцами.
