— Зачем было себя мучить? Мог бы заглянуть на огонёк в офис…
И тут парень застонал громко, и его тело начало биться в конвульсиях.
— Не обращай внимания, — махнул садист рукой, — очередной провал, ещё полчаса подёргается, и на этом всё. Увы, больше пяти дней они протянуть не могут. А вот на тебя у меня большие надежды.
Он подался ко мне корпусом, наверное, ожидая увидеть в моих глазах ужас. Да хрен ему. Я уже прекрасно понимал, что мой путь на небеса будет весьма болезненным. Как говорится: сквозь тернии к звёздам. Ничего, и это пройдёт.
— Ну, чего замолчал? — недовольно поджал я губы. — Давай фонтанируй своими извращёнными идеями, каким способом меня к праотцам собрался отправить. Только, просьба, говорить по существу — терпеть не могу демагогию, у меня от неё изжога.
— Нет у тебя никакой изжоги… — фыркнул он, отстраняясь от меня. — Мне вот интересно, ты такой уникальный из-за того, что мои препараты прекратил принимать, или в тебе есть что-то особенное?
— Скорее, первое: кто принимает твою херню — долго не живет. Да ты и сам это знаешь.
— Заткнись, щенок! — взвизгнул он и врезал наотмашь по лицу, разбив мне в кровь губу.
— Правду не любишь? — усмехнулся я, сплюнул в его сторону.
— Веселись, пока можешь, сто пятый, у меня есть нечто уникальное, специально для тебя созданное. Посмотрим, выживешь ли ты после этого. Если да, то цены тебе не будет, жаль, что недолго. Такие строптивые никому не нужны, но радуйся, что войдёшь в историю, ведь благодаря тебе мы сможем создать непобедимую армию.
— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Судя по твоим жертвам, всё у тебя через одно место. Не злой ты гений, а всего лишь жалкий неудачник — сто пять попыток, и всё коту под хвост. — Я хотел его разозлить: он выйдет из себя, и тогда для меня всё быстро кончится.
— Тысячи попыток, а номер сто пять тебе присвоили ребёнком, — усмехнулся он, и направился к столу с медицинскими препаратами. — Как говорится… — взял он шприц и начал из одного пузырька набирать мутную жидкость, — не разбив яиц, не сделаешь омлет, а сколько их было — неважно, хоть миллион, главное — результат. Сейчас мы тебя прокачаем, а там посмотрим, насколько ты станешь сильнее и быстрее исцеляться. — Я дёрнул руками, чтобы проверить, насколько прочны оковы. — Сталь, дружок, такое даже тебе не поломать, — гадко усмехнулся он, вводя в меня свой препарат. — Тебя должно утешить, что твои муки не напрасны, после того как протестирую на тебе, возможно, другие мои объекты выживут.
Вот как… Переход в другой мир отменяется, нужно выжить любым способом!
Подонок ввел в меня весь свой препарат, и он, словно раскалённая лава, обжог вены. Казалась, каждый сосуд в моём теле вскипел и лопнул. Я не думал, что бывает так… невыносимо больно. Такого я никогда не испытывал и даже не представлял, что это только начало моего ада…
…Я продержался месяц. Потом другой. Ещё один. И ещё. Казалось, это длилось вечно. Вначале он пичкал меня своим экспериментальным дерьмом, а потом принялся проверять, насколько я хорошо исцеляюсь: резал меня, жёг паяльной лампой, ломал кости вновь и вновь и методично записывал каждую мелочь — изменения после каждого ввода его проклятого препарата. Я терпел, знал, что нужно продержаться — его записи мне позарез нужны, чтобы спасти других пострадавших.
А он словно наслаждался моей агонией. В дни, когда давал передышку, часами соловьём заливался о своём чудо-средстве, пока я, как мешок с дерьмом, валялся на полу в своей клетке.
Я бы не сказал, что всё заживало на мне, как по волшебству — уходили недели, а иногда и более двух месяцев, чтобы хоть немного восстановиться. Одно радовало — он не добрался до жизненно важных органов и хребет не переломил, тогда бы у меня не было шанса.
А я обязан выжить! И, чёрт побери, хотел этого! Только для того, чтобы разорвать собственными руками этого садиста!
Но он жаждал копнуть меня глубоко и посмотреть, что из этого выйдет. Поэтому не пустил меня в расход быстро, ждал, когда буду готов.
За неделю до зачистки этого места я почувствовал изменения: силы стали прибавляется, и заживление пошло живее. Я старался это скрыть, но моя клетка стояла в его лаборатории. Поэтому мне приходилось отворачиваться спиной к камерам и незаметно руками вскрывать раны.
В день, когда всё произошло, я притворился, что совсем без сил. Меня, как обычно, из шланга окатили ледяной водой и водрузили на стол. Запомнил, гад, мой упрёк про антисанитарию. Уже третий день меня не приковывали к столу, руки небрежно стягивали верёвками, и на этом всё. Расслабились, считали, что я уже не жилец.
А вот это они зря.
Он вновь меня накачал своим препаратом, и в этот раз мне было хуже, чем обычно — оказывается, садист усовершенствовал свою хрень. Я захлёбывался собственной кровью и думал — это конец. Поэтому неустанно шептал одно слово — «сток», зная, что он обязательно его запишет в своём дневнике наблюдения за объектом сто пять. А когда он это сделал, я прикрыл глаза, стараясь собраться для последнего рывка, хотя не верил, что получится — сил как и не было.
Но меня вновь ждал сюрприз — очередная доза. Видимо, его терпение лопнуло, или заказчики подгоняли, раз он решил пойти ва-банк.
И вновь меня швырнуло в ад. И, как обычно в такие минуты, я, чтобы не сойти с ума, потянулся мыслями к той, которая стала моим лучом надежды, или же я думал, что если и умирать, то с её образом в сердце. Пришёл в себя от визга старика, с трудом открыл глаза и не смог сдержать улыбки, наблюдая, как тот от отчаяния чуть ли не рвёт редкие волосы на голове.
— Андре, что ты натворил?! — орал он на помощника.
Но тот лишь беспомощно разводил руками, пытаясь оправдаться:
— Мистер Клос, я ничего не делала, клянусь! Даже не подходил к компьютеру, вы же сами запретили!
Тут, видимо, до Шефера дошло, кто мог ему так подосрать, он резко повернулся ко мне:
— Ты… — зашипел он, надвигаясь на меня, — Андре, ещё дозу! — рявкнул. Его помощник метнулся бешеной пчёлкой выполнять приказ, а я попытался освободиться от веревок, но бесполезно — слишком ослаб. — Живо говори, что сделал!
— С чего такие выводы? — через силу усмехнулся я.
— Рожа у тебя слишком довольная.
— Ну так у вас проблемы, почему бы мне не порадоваться? — и вновь прикрыл глаза, собираясь с силами.
Если он мне ещё вколет, я точно не встану. Не уверен, что и сейчас смогу.
— Говори, иначе этот последний день в твоей жизни! — продолжал он верещать. — Я знаю, что ты гений программирования! Это я тебя таким сделал! Ты мне обязан, обезьяна подопытная!
Я понял, что не выберусь, и такая апатия накатила.
Вся жизнь через одно место. Вроде бы и окружение прекрасное, и родители золотые, но всегда чувствовал себя одиноким, и лишь рядом с Мирой было не так. Ну и с Сашкой Лютовым. Он заставлял меня быть постоянно в тонусе, и я за него в ответе. Он хоть и засранец, но дорог мне, стал ближе, чем родные — видимо, одна беда нас сплотила. И он ко мне привязался: два человека не от мира сего лучше понимают друг друга. Как он теперь без меня выкрутится?
