Сложно описать моё состояние: горечь, боль, разочарование от того, что родной человек, которому я безгранично доверяла, поступил с нами так жестоко. И в то же время я его понимала… Да, мне больно, но я, чёрт возьми, понимала его мотивы.
— Дядя Глеб, — раздался голос Сашки, — справедливости ради нужно добавить, что именно вы спасли жизнь Ивану пять лет назад, когда, не слушая никого, принялись землю носом рыть, ища его. Нашли же, подняли все связи и доставили истерзанного пытками на родину. Так что если бы не ваша чуйка, то Вани уже не было бы в живых. Как вариант, что он не попал бы под раздачу, отметите. По-любому бы Ивана нашли, вернее, его и не выпускали из вида. Более того, его спасло то, что он уже научился пользоваться своими преимуществами. И ещё в вашу защиту хочу добавить, что именно вы нашли средство, чтобы Иван стал более-менее нормальный, а не канул в пучине безумия, как многие подобные ему. Всё, адвокат умолкает, вам слово судья, — и Сашка переводит сосредоточенный взгляд на меня.
Я посмотрела на папу — плохо ему. Бедный, он тоже всё это время жил как в аду, груз вины не давал ему спать спокойно. Да и не могу я его ненавидеть, это же мой папочка. Да, жестоко он поступил, но мы не знаем, какой был бы вариант развития событий, если бы мне всё стало известно. Никто не знает. Да и не нужно гадать. Мой муж жив, мы вместе, и это главное, прошлое пусть там и остаётся.
— Пап, может быть, неделю назад я бы тебя и осудила. Но не сейчас. В моём сердце нет обиды и злости. И люблю я тебя, как прежде. Ты не поверишь, я и сама поступила с Ваней не лучшим образом, послушала другого человека и сбежала, решив, что на нашего с Ваней ребёнка имею больше прав. И то, что Иван в таком состоянии, есть и моя вина — не сбежала бы, всё могло сложиться иначе.
— Что? — сдавленный голосом переспросил папа. — Ребёнка?
— Да, пап, ты станешь дедушкой…
Всхлипнула, на слёзы пробило от переполнявших меня эмоций. В его же глазах одна эмоция сменяла другую: вина, стыд, боль и облегчение после моих слов, что не злюсь. А когда услышал, что я в положении, буквально засветились от счастья.
— Пап, я очень тебя люблю, ничего не изменилось после твоего признания, правда. — Подошла и обняла его крепко, хотела показать этим, как сильно его люблю.
— Звёздочка моя… — его голос дрогнул, — у меня нет слов. Спасибо, родная…
— Па, ты рад? — отстраняюсь, поднимая на него взгляд.
— Какое рад? Я счастлив! Господи, у нас будет внук! Или внучка! Да без разницы кто! Люда будет на седьмом небе от счастья! Теперь можно и на амнистию надеяться, но не факт — твоя мама пока не отомстит, не успокоится.
— В смысле?
— Ну так я ей тоже признался… Она сильно не ругала. Так погоняла меня шлангом от пылесоса по дому. А потом вынесла приговор, мол, раз у тебя нет сердца, быть тебе на Новый год капитаном летучего голландца Дэйви Джонсом. Ты бы видела, какие она мне щупальца заказала — жуть… Не спорю, заслужил.
— Зная маму, скажу: она тебя ещё пожалела. Считай, что отделался лёгким испугом.
— А я и не спорю, — усмехнулся папа. Тут его телефон подал звук, отец выпустил меня из объятий и прочитал текст сообщения, хмурясь. — Вот же… Мир, мне нужно уйти, потом поговорим.
— Что-то случилось? — я заволновалась.
— Ничего серьёзного, к дяде Егору нужно заглянуть на пару слов.
Отец вышел, а я перевела взгляд на Саню — он был мрачнее тучи.
— Саш, что происходит?
— Точно сказать не могу, с папой не пересекался и телефон отключил — у меня ещё в голове шум, а он… Короче, батя злой, как тысяча чертей, не хочу попасть под горячую руку, вот и шифруюсь весь день. Но когда заглянул в палату, они с твоим отцом приподняли простынь и смотрели на тело Ивана, потом многозначительно… так переглянулись. Что-то мне подсказывает, что мы на гране грандиозного шухера.
— Саш, не думаю, что они догадаются, что на самом деле произошло.
Я подошла к своему Ванечке, за руку взяла, и опять ком в горле появился. Бедный мой. Сколько же он всего пережил…
— Ты поплачь, сестрёнка, не держи в себе, легче станет…
И меня как прорвало. Видимо, действительно предел моей выдержки пришёл. Я села на стул и разрыдалась. Бедный мой Ванечка… Мой любимый, за что тебе выпали такие страдания: чувствовал себя изгоем, боль от разлуки со мной и пытки?! Сколько он пережил — свихнуться можно! За что с ним так поступил господь? За что?!
* * *
Очнулся и первое, что услышал — как Мира плачет. Перевожу взгляд — Сашка на полу с закрытыми глазами. Дежавю, мать твою! Вновь закрываю глаза. Пытаюсь прислушаться к себе. Судя по тому, как тело терпимо болит, в отключке я примерно сутки, не меньше. А может, и больше. Наверное, опять буянил, раз брат врубил запись с голосом Мирославы.
— Сань… — тот вздрогнул и поднял на меня полный тревоги взгляд. — Если ты думаешь, что запись, где Мира плачет, поможет быстрее моему сердцу исцелиться, ошибаешься. Включи ту, где она смеётся… — договорить не успел, так как Мирослава ещё пуще заплакала. — Не запись, значит…
— Ванечка… — подлетела моя жена, нос и глаза покраснели, видимо, уже давно плачет.
— Любовь моя, ну чего ты, всё хорошо же… — дотронулся до ещё влажной от слёз щеки, а она, как котёнок, потёрлась о мою руку.
— Прости, Вань, за всё…и за слёзы…
— Да не за что просить прощенье, а слёзы… Ты же девочка, вам можно показывать чувства.
— Вань, у тебя ничего не болит? Врача, наверное, нужно позвать…
Пытается отстраниться, но я удерживаю её за руку:
— Ничего не нужно, нормально я себя чувствую.
— Вань, какой нормально? Тебя двенадцать часов назад только прооперировали, — она попыталась вновь рвануть за доктором.
Остановил:
— Котёнок, забыла, что я немного особенный? Это для человека нормального двенадцать часов, а моё состояние, как четвёртые сутки после операции. Не орёл ещё, но сносно себя чувствую.
Она ошарашенного смотрит на меня, потом переводит взгляд на Саню.
— Не преувеличивает, — устало усмехнулся он, поднимаясь на ноги. — Ну, раз у вас всё нормально, пойду-ка я домой, голова прошла, можно и с отцом встретиться.
— Что, опять лютует? — Саня скривился. — А на этот раз по какому поводу?
— Перебой с электричеством, старец в гости без пропуска заглянул… Короче, папа опять в ярости, народ по струнке ходит, даже комары дезертировали, и мухи в щели забились и не жужжат. Придётся опять брать огонь на себя.
Старец?
Неожиданно у меня в глазах потемнело, и поток воспоминаний, словно лавина, обрушился на меня. Я вспомнил, что умер. Видел своё тело со стороны и Миру со старцем тоже. А затем… Чёрт, то, что я увидел позже, за гранью реальности. Или мне это приснилось?
