А еще я хотела услышать правду Вайшнавского. Правду о том, почему мои родители стали такими отмороженными.
Но скоро мне дали понять, что своей я никогда не стану. Даже если проживу в Краснокрестецке вечность. Стоял чудесный июнь, и город действительно напоминал рай. Здесь свободно росли редчайшие цветы, которые не во всяком-то ботаническом саду увидишь. И целые поля тюльпанов… Именно поля, без преувеличения. Гуляй, радуйся и наслаждайся. Да только меня подташнивало от этого Эдема за колючей проволокой.
48
Близилось десятилетие газеты «Красная». Юбилей собирались отмечать с пафосом и с поистине краснокрестецким размахом. Для этой цели арендовали самый дорогой ресторан. Были приглашены все влиятельные лица города, включая и Главу с заместителями. Лучшие врачи, лучшие строители, чиновники, учителя… Видела в списках и имя майора Вайшнавского.
Я решила подготовиться на славу. Нарядилась в серое струящееся платье. Сделала макияж и прическу. Парикмахер долго возилась с косищами, пытаясь уложить их, как венец. Получилось, и мою голову несколько раз обхватывал обруч из волос. Я снова была необыкновенно хороша собой!
Когда я вошла в зал, гости замерли и уставились на меня. Я довольно улыбнулась, потому что привыкла, что моя внешность поражает всех.
Но… Коллеги потеряли дар речи вовсе не поэтому.
Меня здесь вообще не должно было быть. В месте, где собрались только свои, заслуженные и доверенные. Цвет Краснокрестецка. Я же явилась незваной и нежеланной гостьей.
Но при этом ничего не понимала. И спокойно села на свободный стул. Собравшиеся перешептывались и оглядывались, а я только улыбалась, демонстрируя белые зубы.
Затем началось награждение лучших сотрудников издания. Каждый получил грамоту и премию, даже тот, кого каждую планерку собирались увольнять. Даже та, кто проваливала дедлайн каждый номер. Даже те, кого владелец корпорации откровенно презирал.
Все, кроме меня. Пришлой девчонки, имевшей наглость явиться в чужой монастырь. Да еще упорно утверждающей, что светлые зоны существуют. Что можно быть счастливыми. Дышать полной грудью, не боясь сказать лишнее.
Я могла писать лучше всех. Я могла делать прекрасные характерные снимки. Я могла улыбаться, сколько душе угодно. Но меня здесь просто не должно было быть! И я сидела, низко опустив голову и потупив глаза. Никогда мне не стать такой смелой и уверенной, как жители Краснокрестецка!
А потом на сцену вышла радостная Екатерина. Она долго хвалила тех, кого унижала каждую планерку. Бездари вдруг превратились в талантливых и перспективных, лентяи — в творческих и мобильных:
— Спасибо вам за каждую минуту, которую мы провели вместе, — вещала начальница, — наше сотрудничество было интересным и плодотворным. «Красная» — это рупор Краснокрестецка, выразитель идей ЗАТО.
Выразитель идей ЗАТО? О, боги… Как же мне было стыдно, что я здесь работаю.
— И сегодня каждый может на страницах газеты выразить свое мнение, сказать правду, — продолжала Екатерина. — Может быть, и сейчас кто-то хочет высказаться? Пожалуйста, микрофон свободен.
Я встала и пошла по красной ковровой дорожке. Только эта дорожка вела меня к позору. Но остановиться я уже не могла и мысленно писала заявление об увольнении.
Лишь выйдя на сцену, я осмелилась взглянуть на лица собравшихся. На них была написана просто невероятная брезгливость и отвращение.
Екатерина протягивала мне микрофон почти с ужасом. Наверное, она думала: «Вот сумасшедшая, явилась, куда не звали. Да еще и праздник хочет испортить».
Но я не взяла микрофон. Недрогнувшей рукой стала вынимать шпильки из волос, смотря прямо на собравшихся. Несколько минут, всего несколько минут, но они показались вечностью.
Краснокрестецк замер.
А я, как плащом, укуталась собственными волосами. Вот и все. Сейчас меня прилюдно уволят. Прощай, заветный пропуск…
И тут зал протянул ко мне руки. Прокатилась волна: «Иней, Иней».
Они все хотели меня. Они были всего лишь похотливыми животными, которыми я могла управлять. Да, да, они бы бросились исполнять любое мое желание! И я открыла рот, чтобы рассказать всю правду о том, как живется за колючей проволокой. О том, что мир — совсем не опасен.
Но я недооценивала Екатерину. Она не просто так сидела на посту руководителя. Самообладание ее было просто невероятным. Начальница прикрыла глаза рукой, затем достала из клатча крупную купюру и сказала:
— Дамы и господа! Это самая красивая журналистка «Красной» — Инна Рубежанская. Возможно, скоро мы пошлем ее на конкурс «Мисс Пресса», и там она прославит наш замечательный город.
Я автоматически взяла деньги.
Воспользовавшись моим замешательством, Екатерина быстро собрала шпильки и положила их к себе в сумку. Протянула заколку. Зал облегченно вздохнул. Начальница обняла меня и прошептала на ухо:
— Месяц без гонораров, веренская сучка! И волосы убери, а то тебя попросту разорвут.
Месяц без гонораров! Всего лишь… За мою кошмарную выходку…
Я тихонько сошла со сцены, на ходу заплетая волосы в косу. Майор Вайшнавский был бледен, как мел. Больше никогда он не даст мне интервью. Скорее, сам будет допрашивать…
Около часа я просидела в ресторане, методично напиваясь. Пока ко мне не подошел владелец газеты. Он вдруг обнял меня, погладил по плечу и посадил в такси, что-то шепча на ухо. Не помню, что он говорил… Вполне возможно, что и «прости, Иней».
49
Прошло еще несколько месяцев. Я сдала государственные экзамены в университете и защитила димплом. И конечно, работала в газете, пытаясь понять жителей Краснокрестецка, таких непохожих на меня. Стать одной из них. Это не слишком получалось, но я не сдавалась. Иногда бывали и приступы панической атаки, когда я падала на асфальт, не в силах сделать ни шагу. Единственное, что действительно меня радовало — возможность немного пострелять из ружья в тире. Френд обычно с удовольствием присоединялся. И тогда мы ощущали что-то вроде душевной близости друг с другом.
Мучили меня и кошмары… Во сне я пыталась перелезть через колючую проволоку. А в это время в спину стрелял Вайшнавский, глядя без всякого выражения. Или же преследовал человек без лица. Или поутри, которые тщетно пытались что-то объяснить. Но чаще всего в этих сновидениях я убивала Френда. А потом стояла на коленях и шептала, что так было надо. Его жизнь — в обмен… В обмен на что?
Видела я и другие сны, куда более приятные. Татуру, живую и манящую. Ее старинные улицы, жизнерадостных людей и церковь XVI века. Она хотела жить! Или же умереть навсегда. Слишком ужасным было существование в роли отрицательного эгрегора. И в этом могла помочь только я.
Но накануне грядущего Апокалипсиса мы с Элей были заняты собственными жизнями. Плевать я хотела на что-то, кроме своей семьи и карьеры.
