Фаерщики послушались, но когда зажигали чаши, их руки дрожали, а в полусвете мерещились призраки.
Когда они вышли в небольшой дворик, Чайна предложил включить музыку. Но Асмодей почему-то отказался. В гробовой тишине фаерщики зажгли дабл-стаффы. Ким было так тоскливо, что хотелось кричать. Она молча взяла свою пару и сделала несколько самых простых элементов. Чайна наградил ее улыбкой и ободряющим взглядом. Тогда девушка уверенно перешла к среднему уровню. Она так увлеклась и расслабилась, что не видела ничего вокруг. Ким слилась с огнем. Стала его частью. Это была удивительная гармония души и тела, легкость, адреналин, внутренняя сила. Все тревоги и обиды отошли на второй план. На какой-то миг Ким осознала единство с зороастрийцами, которые не клялись друг другу в вечной дружбе, а лишь буднично доверяли свое здоровье и жизнь.
Вдруг она очнулась. И едва устояла на ногах от открывшейся картины. Заратустра прижал горящий стафф к шее Чайны и шипел:
— Мы же все… друзья. Как ты посмел так поступить с Ким?
— Правильно, друзья, — прохрипел Чайна. — Я добра ей желаю. Думал, лаской помогу, теплом, участием.
— Нет, мне уже не поможешь, — прошептала Ким. — Да отпусти ты его, Асмодей, совсем с ума сошел.
— Я доверять тебе больше не могу, — выдохнул Заратустра, но стафф убрал. — Как можно лезть в душу человеку. Даже пытаясь ему помочь? Наши отношения в группе «Искатели огня» строятся на невмешательстве в личную жизнь друг друга. Может, ты и в мою судьбу влезешь?
— Влезу, — твердо сказал Чайна. — Потому что мне не все равно. Ты так же однажды заставил Ким обнажить перед нами душу. Ответь и ты. Любишь ее?
— Инея? Больше жизни.
Ким зажала уши и бросилась из комнаты.
— Я говорил не об Инее.
— Я знаю. Потуши чаши, — ровным голосом ответил Асмодей.
Собрав реквизит, фаерщики разошлись по домам. Мир восстановили парой вежливых слов и наклеенных улыбок, как это было принято у «Ищущих».
Заратустра проводил Ким до порога. «Чтобы никакие призраки тебя не потревожили», — сказал он на прощание.
Еретик встретил их на удивление приветливо и предложил Заратустре зайти на чай или что покрепче. Тот отказался, но с улыбкой, делавшей его лицо на редкость обаятельным.
Ким долго не могла уснуть из-за шагов в коридоре. Причем ходил вовсе не Еретик.
Наконец девушка не выдержала. Она рывком откинула одеяло, упала на колени и закричала:
— Да что вам всем от меня надо?
Никто не ответил. Лишь Еретик недовольно постучал ей в стенку.
— Пошел к черту! — простонала девушка.
И тут же пожалела, потому что Еретик вошел к ней в комнату и сел на кровать.
— Скажи мне, Ким, — тихо спросил он. — Если бы ты не сделала это со мной. И если бы мы не жили вместе, что бы ты совершила в своей жизни?
— Стала бы цирковой артисткой. Много путешествовала.
— А в этом ли счастье? Ты уверена, что это твои желания, а не навязанные извне?
— Не уверена, — Ким поникла.
— Кто решил, что ты будешь заниматься в цирковой школе?
— Мама и бабушка.
— А ты этого хотела? И сейчас действительно ли мечтаешь стать хорошей фаерщицей?
— Я не знаю.
— Ответ в твой душе.
— Ну, хорошо. А если я не хочу его знать?
— Я могу закрыть уши.
— Нет, — прошептала Ким. — Для меня это фаер-шоу — лишь воспоминания о несбывшейся судьбе. Ингрид я откровенно презираю. Чайну опасаюсь. А Заратустра любит не меня, а Инея. Но он нужен мне!
— Иди к нему, раз любишь. Оставь меня наедине с моей судьбой.
— Я задолжала тебе, друг! — прошептала девушка.
— Не в этом дело, — процедил Еретик.
— Я люблю Асмодея, но не хочу. И не смогу с ним спать. Я хочу Ницшеанца, но любовь с ним невозможна.
— Ты мне противна, Ким, — холодно сказал Евгений, глядя ей в глаза.
Та отвела взгляд и промолчала. Затем оба легли спать.
Проснулась Ким от чьих-то холодных прикосновений. Медленно открыла глаза. Перед ней в воздухе качалось лицо старухи с крючковатым ведьминским носом. Существо пророкотало:
— Бойся Саббата и призраков.
Затем зашлось в издевательском хохоте.
Ким закрыла глаза и перевернулась на другой бок. Времена, когда она боялась каждого шороха, прошли. Впрочем, через минуту девушка подскочила на кровати и позвонила Заратустре:
— Я поняла, где клад. Сейчас же собирайся в лес.
— Для начала доброе утро. А на работу тебе не надо?
— Надо, но Цеська меня прикроет. Скажу, что зуб разболелся. Это срочно! Обязательно возьми металлоискатель.
— Ким — ты не девушка, а божье наказанье, — проворчал Асмодей. — Ладно, через час я за тобой заеду.
Он не обманул. Едва Ким запихала в себя омлет и переоделась в камуфляжный костюм цвета хаки, Заратустра уже сигналил ей.
Фаерщица плюхнулась на переднее сидение:
— Поехали, скорее.
— Нет, сначала изложи, в чем дело. Почему ты так подорвалась, и в какой лес мы едем.
— В заповедный лес поутри. Мы должны взойти на Двойные горы.
— Ты белены объелась? Или обкурилась? А может, асбеста надышалась от горящих поев? — Брови Асмодея поползли вверх.
— Я догадываюсь, где находится клад. Призрак неслучайно показал мне могилу защитников усадьбы. Это была подсказка! Он хотел, чтобы я начала копать и узнала историю целиком. О том, что был еще и расстрел. Враги Ницшеанца дорого заплатили за варварство и мародерство. Ты знаешь, что в старину колдуны на клад ставили сторожить мертвеца? И часто — своего злейшего врага? Того, кто разрушил самое дорогое?
— Мой прадед не был колдуном, — Заратустра не на шутку обиделся. — Он изучал философию и искал смысл жизни.
— И все же нам необходимо посетить могилы погибших революционеров. Я не прошу тебя раскапывать, но давай хотя бы пройдемся с металлоискателем. Может, Ницшеанец опять выйдет со мной на связь.
— Но там же поутри, — простонал фаерщик.
— Мы вывернем одежду наизнанку и пойдем по лесу с чистыми намерениями. Ведь тобой движет желание узнать историю своих предков и найти фамильное достояние, а вовсе не корысть?
— Как же ты мне надоела. Бог знает, до чего ты додумаешься в следующий раз. Но теперь я не успокоюсь, пока не проверю эту версию.
Уже через час быстрым шагом фаерщики вошли в заповедный лес поутри, а вернее на его границу с миром людей. Они поразились потусторонней тишине. Не пели птицы, не шумел и ветер с шорохами прошлогодних листьев. Ребята не слышали даже топотка мелких животных, привычного для Заповедных лесов. Сумеречное и очень грустное место.
