— А я об этом и не подумала, — хмыкнула Софрония, испытывая извращенную радость при мысли о том, что она так легко смогла вывести Магнуса из себя. — Кроме того, Джиму поручено вымыть окна.
Магнус сжал кулаки.
— Должно быть, мытье окон куда важнее, чем забота о хлопке, благодаря которому эта плантация еще держится.
— Ну и ну! Высокого же мнения ты о себе, Магнус Оуэн! — усмехнулась Софрония, вставая. — Воображаешь, что плантация разорится только потому, что надсмотрщик на несколько минут покинул поля?
Крохотная жилка задергалась на лбу Магнуса. Шершавая от работы ладонь уперлась в бедро.
— Не очень-то нос задирай, женщина, тебе это не к лицу. Смотреть уж больно неприятно. Кое-кому следует немножко укротить тебя, прежде чем попадешь в настоящую беду.
— Кое-кому? Уж не тебе ли? — фыркнула Софрония и, вскинув голову, выплыла в коридор.
Магнус, обычно настолько спокойный, что разозлить его было почти невозможно, сейчас выбросил руку вперед и, как клещами, сжал ее запястье. Софрония охнула от неожиданности, когда он втащил ее обратно в гостиную и захлопнул дверь.
— Ну да, верно, — протянул он, вдруг обретя знакомый мягкий говорок своего детства, — я и позабыл, что миз Софрония слишком хороша для нас, бедных ниггеров.
Ее золотистые глаза гневно сверкнули, когда он притиснул ее к двери.
— Отпусти! — взвизгнула она, толкнув его в грудь, но, хотя они были одного роста, Магнус оказался куда сильнее. С таким же успехом она могла пытаться сдвинуть тростинкой могучий дуб. — Отпусти меня!
Напрасно. То ли он не расслышал панических ноток в ее голосе, то ли до смерти устал от постоянных издевок — как бы там ни было, вместо того чтобы разжать руки, он лишь усилил хватку, пригвоздив ее плечи к лакированным доскам. Раскаленное тело Магнуса обжигало даже сквозь юбки.
— Значит, миз Софрония думает, что если изображать из себя белую леди, то, проснувшись в одно прекрасное утро, она и в самом деле окажется белой. И тогда ей не придется никогда больше разговаривать с черномазыми… разве что надо будет отдавать приказы.
Софрония повернула голову и зажмурилась, пытаясь не видеть его презрительной гримасы, но
Магнус и не думал ее щадить. Голос стал мягче, но слова ранили хуже острого ножа.
— Будь миз Софрония в самом деле белой, ей не пришлось бы обращать внимание на чернокожего, жаждущего заключить ее в объятия, сделать своей женщиной и иметь от нее детей. Зачем ей беспокоиться, что чернокожий хочет всегда быть рядом, утешать, когда он чувствует себя одинокой, стариться рядом с ней, вместе лежать на широкой перине? Нет, миз Софронии ни к чему было бы думать о таких пустяках. Для этого она слишком хороша! И слишком бела!
— Замолчи! — выдохнула Софрония, зажимая руками уши, чтобы не слышать жестоких речей. Магнус отступил, но она не пошевелилась. Словно окаменела. Спина неестественно выпрямлена, ладони по-прежнему прижаты к ушам. По щекам струятся слезы.
Магнус со сдавленным стоном притянул к себе неподатливое тело.
— Ну-ну, девочка, — ворковал он, — все хорошо. Прости, что заставил тебя плакать. Ни за что на свете не хотел тебя обидеть. Ну же, успокойся, все будет хорошо.
Постепенно, мало-помалу Софрония расслабилась и на мгновение обмякла. Он такой теплый. Такой надежный. С ним хорошо и безопасно.
Безопасно?
Какая чушь!
Она дернулась, как от укола, распрямила плечи и, несмотря на то что слезы никак не высыхали, гордо вскинула голову.
— У тебя нет права говорить со мной в таком тоне! Ты не знаешь меня, Магнус Оуэн! И не смеешь оскорблять!
Но и Магнус не собирался отступать. У него тоже была своя гордость.
— У меня есть глаза, и я вижу, как ты расточаешь льстивые улыбочки всякому белому, что посмотрит в твою сторону. Зато черных видеть не желаешь.
— А что может дать мне негр? — свирепо прошипела она. — У них нет власти. Моя мать, бабка и прабабка… их всех любили черные мужчины. Но когда белый ворвался в хижину среди ночи, ни один из этих так называемых любовников не защитил своих женщин. Ни один не бросился на помощь собственным детям, которых продавали на невольничьих рынках. Ни один пальцем не шевельнул, когда женщин, которых они любили, привязывали к столбам и пороли, пока спины не превращались в кровавую рану. И нечего говорить мне о черных!
Магнус снова шагнул к ней, но, видя, что она отвернулась, подошел к окну.
— Времена изменились, — мягко напомнил он. — Война окончена. Ты больше не рабыня. Мы все свободны. Теперь все по-другому. Мы получили право голоса.
— Дурак! Думаешь, только потому, что белые разрешили тебе голосовать, ты стал им равным? Да это ничего не значит!
— Еще как значит! Теперь ты американская гражданка и защищена законами этой страны.
— Защищена? — пренебрежительно выплюнула Софрония. — Для черной женщины нет другой защиты, кроме той, что она найдет себе сама.
— Продавая свое тело любому белому богачу, который захочет его купить? Это, по-твоему, правильно?!
Софрония, круто развернувшись, набросилась на него:
— Может, подскажешь, чем еще торговать негритянке? Мужчины веками пользовались нами, не давая ничего взамен, кроме выводка детей, которыми потом торговали плантаторы! Ну так вот, мне нужно больше, и я это получу. У меня будет свой дом, красивые платья и сытная еда. И самое главное — меня никто больше не обидит!
Магнус съежился, как от пощечины.
— Не обидит, потому что продашь себя в неволю? Только что иного рода! Именно так собираешься добиться безопасности?
Но Софрония не отвела взгляда.
— Если я сама выберу хозяина и оговорю условия, о какой неволе может идти речь? И сам знаешь, если бы не ты, я уже имела бы все это. Но тебе приспичило лезть не в свое дело!
— Кейн не даст тебе того, что ты хочешь.
— Ошибаешься! Он дал бы мне все, о чем бы я ни попросила, да только ты все испортил!
Магнус оперся о резную спинку диванчика, обитого розовым дамаском.
— Во всем мире нет другого человека, которого бы я уважал больше. Он спас мне жизнь, и я готов сделать все ради него. Он честен и справедлив, и это знают все, кто на него работает. Парни пойдут за ним в огонь и воду. И ты, должно быть, уже поняла, что с женщинами он настоящий кремень. Пока еще ни одной не удавалось прибрать его к рукам.
— Он хотел меня. Не ворвись ты к нам в ту ночь, он дал бы мне все, чего я хочу.
Магнус стремительно подошел к ней и коснулся смуглого плеча. Софрония инстинктивно отпрянула, хотя от его прикосновения, как ни странно, стало легче.
— А если бы и дал, что дальше? — спросил он. — Смогла бы ты скрыть дрожь, которая охватывает тебя, когда мужчина всего лишь сжимает твои пальцы? Даже если твой покровитель белый и богат, сумеешь ли ты забыть, что он еще и мужчина?!
