Я отшатнулась, но собралась с силами и покачала головой, давая отрицательный ответ. Элвин сделал короткий шаг ко мне, замер в проеме, а говорил так спокойно и безмятежно, как будто сейчас перед ним воздух не грозил задымиться:
– Айса, – он так редко произносил мое имя, что захотелось зажмуриться и посмаковать ощущение подольше. Но я смотрела на его лицо, не моргая, и просто слушала: – Прости за то, что называл свои чувства сумятицей. Прости за то, что позволил одной тебе решать за нас обоих. Скажешь, что я и был обязан так поступать, но посмотри, к чему это привело. Разреши мне тогда ненавидеть себя за каждое принятое решение, уж этого ты точно не отнимешь.
– Милорд… – я перебила тихо. – Эл, не надо.
Но он на мгновение сжал челюсти и упорно продолжил:
– Я могу разрушить мир и выстроить его заново. Я сильный, Айса. Я всегда был сильным. Слабым меня сделала ты. Так не пора ли нам уже перечеркнуть всю историю и написать свою? Я не прошу о жалости – боги упасите такое просить. Я прошу о смелости – дай мне ее, верни мне ее обратно, и тогда ты сможешь увидеть, что есть миллион решений лучше того, к которому подвела ты.
Он еще немного приблизился. От его движения ко мне стало нехорошо, затрясло всю нервами и предвкушением. Но я подняла руку и вскрикнула:
– Не подходи ко мне!
– Почему? Потому что если я подойду достаточно близко, тогда и ты увидишь миллион решений лучше?
– Не надо, не подходи!
Я отступила, обхватила себя руками и почти взвыла. Но позади распахнулась другая дверь, после чего раздался встревоженный голос Майера:
– Моя невеста права, Эл, тебе не стоит…
Я даже посмотреть на него не успела, как и Майер закатил глаза и тоже рухнул на пол в том же беспамятстве, что и охрана. Сила Элвина могущественна – он таким образом сможет усыпить хоть весь дворец, даже не устав. И потому некого звать на помощь, некуда бежать. Хотя куда бежать, от кого? Ведь мысли в моей голове останутся – я их с собой унесу в любой угол, в который пожелаю забиться.
Между нами остался один короткий шаг – или всего один взмах рукой. Я ведь давно привыкла к его присутствию, к его виду и его влиянию, но сейчас в голове творился какой-то хаос – от того, что он говорил:
– Ты когда-то спрашивала, знаю ли я, что такое страсть. Знаю. Теперь. Она, как я и предполагал, ужасна – разрушает изнутри. Я до сих пор не развалился на части из-за другого чувства – которое еще больше, которое заставляет меня уважать твои желания и хотеть для тебя счастья, какой бы выбор ты ни сделала. Но прежде чем ты навсегда это разорвешь, то хотя бы услышь, что именно рвешь. Я тебя…
Я буквально закричала в отчаянии, чтобы не расслышать последнее признание, которое точно не было нужно:
– Замолчи, Эл! Не смей этого говорить!
Его лицо оказалось совсем близко, я ощущала дыхание на лбу, на щеке.
– Почему не говорить? Тебе так страшно это услышать? Любовь дракона разворачивается только во взаимности – и я никогда не испытывал к Хинанде даже половину этого чувства. Это я ошибался, а все остальные были правы, когда утверждали, что в моей любви к ней есть восхищение и уважение, но мало самой любви. И уже завтра я с ней об этом поговорю, независимо от результатов дня. Хватит оглядываться по сторонам или, еще хуже, следовать твоему безумному плану. Уже завтра я разрушу свою судьбу, как ты однажды выразилась. Так могу я напоследок хотя бы назвать причину, глядя тебе в глаза?
Не знаю почему, но услышать признание я физически не могла. Пока не произнесено, пока только в мыслях и намеках – оно эфемерно. Можно притвориться, что я его придумала, что ничего подобного не существует. Но стоит только облечь в звуки, как все сразу станет реальным. Элвин может сказать, глядя мне в глаза, что любит меня. А я, глядя ему в глаза, смогу соврать?
Страх заставил меня поднять ладонь и зажать ему рот – почти неосмысленный жест, рефлекторный. Эл застыл – застыла и я: так и стояла, прижав пальцы к его губам и сходя с ума от этого прикосновения. Какие еще нужны признания, если мы даже отойти друг от друга не способны? Слова кое-как нашлись – правда, жалобные, едва слышные:
– Говори своей невесте что захочешь, Эл. И делай что пожелаешь. Я не имею отношения ни к тебе, ни к твоей судьбе. Ты мне очень нравишься – с первого же взгляда понравился. Но это чувство совсем не так глубоко, как иногда кажется. Если бы сегодня я снова стояла перед вражеской армией и могла отправить тебя на смертельный риск – я бы это сделала. Если бы мне дали выбор: жестокая казнь Зохара или твоя жизнь – я бы радостно побежала выбирать плаху. Видишь, какова цена моей симпатии? Я уже успела мысленно променять тебя на десятки вещей – и сделала это без раздумий. Именно по этой причине я так легко легла в постель Майера. Мне был выгоден этот союз, и я была готова на что угодно, чтобы жених был доволен и счастлив со мной. Так открой уже глаза, Элвин Ео, я определенно не испытываю даже части того, на что способен дракон. Мы говорим об одном и том же чувстве, но используем для этого совсем разные понятия.
С каждой фразой у меня внутри все охлаждалось, успокаивалось, как если бы в этой речи не было ни грамма преувеличения. Но Элвину этого не хватило. Он медленно взял меня за запястье и отвел руку от своего рта. Не стал ничего отвечать, а наклонился и поцеловал.
Я непослушными пальцами впилась ему в плечи, впустила язык в свой рот, задохнулась и трижды умерла, а потом выдала судорожный стон. Такие желанные губы сразу оставили мои в покое и прошептали:
– Давай, соври сейчас еще раз.
Мы просто утонули в каком-то болоте, ни глотка воздуха, только тьма и густая жижа вокруг. И еще эти вертикальные полоски зрачков. Я могла попытаться снова – унять волнение и высказать целую тираду. Но предпочла поступить проще, иначе голова бы не выдержала и разорвалась: я размахнулась и залепила ему пощечину. Дракон даже не вздрогнул, ничего в его глазах не изменилось, даже темные ресницы не дернулись. Да и в шепоте не появилось злости:
– Я хотел, чтобы стала храброй, а ты стала безумной. Ты понимаешь, что только что ударила драк-шелле и второго наследника престола? Знаешь, что тебе за это будет?
– Знаю, – с вымученной улыбкой ответила я.
Мы оба знали. Ничего. Кроме причиненной друг другу боли, никаких последствий не будет. Мы без палачей справимся с тем, чтобы обеспечить себе страдания – Элвин не станет ничего к тому добавлять. И, кажется, просто снова поцелует меня – теперь дольше, напористей, с той страстью, которой уже давно пора хоть куда-то выплеснуться. Второй поцелуй не закончится так скоро, после него мы неизбежно начнем принимать другие решения. Теперь я просто ждала и надеялась, что во мне осталась хоть капля здравого смысла и ее хватит на то, чтобы ударить снова и тем остановить. В моем взгляде эта решимость читалась, потому Элвин тоже ждал и надеялся на то, что здравого смысла во мне окажется недостаточно. Мы – достойные соперники. Мы умеем так преотлично жрать друг у друга душевные силы, что иных соперников в этой жизни нам не понадобится.
