Даша совсем не вписывалась в его типаж. Ни по внешности, ни по характеру.
Но Кощея потряхивало от ее хрупкости. От ее острых граней. Торчащих во все стороны игл, которые хотелось пригладить. Зачем ей эти колючки, если у нее есть такой сильный он?..
Паша застыл у зеркала с бритвенным станком в руке.
С чего это его потянуло на подвиги?
Родительские инстинкты проснулись?
Вообще Кощея угнетали мысли о детях, жене и прочих кандалах. Мысли об обязательствах, необходимости подстраиваться под кого-то, ограничивать себя в желаниях и финансах, выносить нытье… Паша с острой тоской вспоминал свое детство, семейные ужины, безразличное лицо матери, недовольное выражение отца и их вечные ссоры за закрытой дверью с ором до потолка. И нечаянно подсмотренную сцену у отца на работе, где он развлекался одновременно с двумя молоденькими медсестричками. Полякова передернуло. До сих пор эта сцена вызывала у него отвращение, а не возбуждение, как, возможно, должно было бы. Семья — это было… тягостно.
Но Дарья Владиславовна пробуждала в нем желание защищать и заботиться. А еще больше — потребность раздразнить, раздраконить, вывести из себя. Заставить ревновать, быть может. Растопить ее холодность. Заставить стонать и извиваться под ним от страсти. Отличная цель.
Паша выдохнул и продолжил бриться.
Фу! Ложная тревога.
Это всего лишь охотничий инстинкт. Всего лишь ускользающая дичь. И сегодня Кощей ее обязательно настигнет. Желательно, раза три. Хотелось бы четыре, но он уже далеко не мальчик. С другой стороны, к завидущим глазам Паши прилагались загребущие руки. А это огромное подспорье на эротической ниве.
Закончив с бритьем, Поляков оделся, придирчиво оглядел себя в зеркало, еще раз проверил, что нигде ничего не валяется, и вызвал такси. Он был твердо намерен выпить с Дашей на брудершафт. И не только.
Поляков забронировал столик в Forte, относительно консервативном клубе, где можно было и подцепить на ночь малолетку (в пределах законного), и посидеть за бутылочкой с деловым партнером. И уже потом подцепить малолетку. Или пригласить девочек из местного эскорта, чтобы уж совсем не напрягаться.
Сегодня Паша вез с собою в Тулу самовар. Или пряник. На пряник было больше похоже.
Снежная Королева выглядела демократичненько: джинсы и футболка. По сравнению с поддатыми пилотками в ультрамини она смотрелась послушницей из монастыря. Вся такая правильная, вежливая и чистенькая. С острыми углами тонких плечиков, нереально прямой спиной, бесконечными ногами в сапожках на шпильках, идеально выровненным личиком и ярким макияжем она казалась фарфоровой куклой.
И двигалась она, как кукла. Зажато. Да, ровно и даже красиво, но будто андроид. Словно контролировала каждое свое движение. Каждый жест. Каждую улыбку взвешивала на весах и отмеряла линейкой.
Паша взял ее за руку и потащил к столику. Девчонка тормозила, пялилась по сторонам, но держалась крепко, видимо, боялась потеряться.
Столик располагался на втором этаже, где было и потише, и поспокойнее, и интереснее. Внизу, в свете скользящих лучей и звездочек, рябью колыхалось человеческое стадо. Снаружи оно казалось огромной амебой в припадке. А когда эта амеба поглощала жертву, там, в сутолоке тел, мозг начинал разжижаться, а кровь пузырилась адреналином с виагрой.
Паша не очень любил танцпол. Двигался он отлично. Не то что его деревянная спутница. Но ради того, чтобы протащить через это Дарью, был готов тряхнуть стариной.
Он поднял со стола папку с винной картой.
— Что будешь пить? — Кощей повысил голос, чтобы перекричать музыку.
Даша оторвала взгляд от танцующей массы:
— Сок. — Видимо, реакция Паши была слишком прозрачной, потому что она сразу поправилась: — Если можно.
— А выпивать?
— Я не пью, — упрямо как баран (но совсем не как овца), произнесла она.
— Мы же договаривались на брудершафт, — подмигнул Поляков.
— Павел Константинович, — она вся подобралась. — Я не пью. Совсем. Нет, я не закодирована. Просто не пью. И очень не люблю пьяных.
Она говорила так, будто стояла у расстрельной стены и была готова принять порцию картечи на грудь.
— Даш, да ты успокойся, — отступил Поляков. — Я тебя не заставляю. Я, кстати, нормальный абсолютно, когда пью. Чисто так, для настроения. Чтобы расслабиться. Точно не хочешь?
На непроницаемом лице Дарье бегущей строкой было написано, что она не верит ни единому слову. Кто ж ее так напугал?
Со дна души Кощея поднималась злость на этого кого-то, который так запугал хрупкую, как тростиночку, девчонку.
— Ладно. — Паша захлопнул папку, понимая, что сегодня не его день. — А кушать что будешь?
— Спасибо, я поужинала дома, — ожидаемо отговорилась Дарья и снова опустила взгляд.
— Хочешь, пойдем потанцуем.
— А? — перевела она рассеянный взгляд. — Нет, спасибо, не хочу.
— А что ты хочешь? — начал злиться Павел.
— Я? — удивилась она. — А что, это важно?
Очень такой наивной мордахой.
У Паши прямо рука зачесалась ее этой самой мордахой обо что-нибудь… Будто на самом деле ему неважно.
— Вообще-то, да, — он сложил руки на груди.
— А. — И снова перевела взгляд на нижний этаж. Месседж был ясен даже слепому.
— Почему ты думаешь, что мне всё равно?
— Потому что вы не спросили, чего я хочу, — мгновенно отреагировала она.
— Я спросил. Вот. Только что, — возмутился Поляков.
— Нет, вы спросили у меня, что я хочу из того, что хотите вы. А не то, что хочу я, — мило улыбаясь, совершенно ровно ответила Дарья.
Между строк было написано: «Если ты думаешь, что тут самый умный, то рекомендую подумать еще раз».
— А чего ты хочешь? — понесло Пашу. Его жутко раздражали эти крохи внимания, которые уделялись ему. Он ее для себя сюда привел, в конце концов, а не развлекать!
— Я? — она бросила на него расфокусированный взгляд. — Ничего.
— Что значит: «ничего»? Ты можешь смотреть на меня, когда с тобой разговаривают?!
— Да, — она тоже сложила руки на колени, как в детском саду, и изобразила внимание.
Как же она бесила!
— Ты не любишь ночные клубы?
— Нет.
— А почему согласилась?
— Потому что хотела домой.
Паша дернул бровью.
— Я хотела домой и, соглашаясь на клуб, я получала возможность уйти.
Это было сказано без эмоций. Простая констатация факта. На языке у Полякова крутился вопрос: «Я тебе настолько противен, что ты готова согласиться на всё, лишь бы от меня сбежать?» Но он отдавал себе отчет, что не готов произнести его вслух. Потому что был не готов услышать на него утвердительный ответ.
