От матери уже несёт свежевыпитым алкоголем. Сейчас и девяти утра нет, а она уже приняла на грудь. Хочется разрыдаться от бессилия и невозможности помочь близкому, родному человека, и от злости на неё, и от жалости к обеим. Но я просто обессиленно сбрасываю балетки и прохожу в свою комнату.
– Машуль, как отработала? – мать пытается улыбаться и выглядеть трезвой, чем ещё больше раздражает меня.
Вдруг в дверь раздаётся стук. Кого это принесло? Неужели мать нашла себе компанию, и те настолько охамели, что пришли к нам в квартиру?
Резко распахиваю дверь с намерением надавать словесных пинков непрошенным гостям и столбенею. Передо мной стоит Котовский.
– Ты выронила, – протягивает мне мой же телефон.
Я вроде бы не говорила номер квартиры ему. Блин, и как я умудрилась выронить сотовый?
– Э.. спасибо.
– Машуня, кто там? – мама высовывается из-под моей руки, обдавая ближайшее пространство жутким ароматом.
– Здравствуйте, – пьяно улыбается она. – Подожди… Игорёша, ты ,что ли?
– Здравствуйте, Людмила Ивановна, – Кот улыбается моей пьяной матери куда теплее, чем мне за эти недели. Собственно, мне он не улыбнулся ни разу.
– Отлично выглядишь, парень! Ты опять, что ли, за Машенькой моей ухаживаешь?
– Мама, вернись в квартиру.
Господи, как же мне стыдно перед ним. Провалиться сквозь землю хочется. Мама, которой я так гордилась раньше, и он прекрасно знал это, что она – сильная, красивая, образованная, умная – мой кумир. И теперь вот так. Я очень люблю её, но мне действительно очень-очень стыдно. И спасибо огромное Коту, что он не показывает открыто своего отвращения.
– Игорёша, так может, на чай хотя бы к нам зайдёшь?
Мама!
– Нет, мама, он торопится.
– Маша, – мать строго смотрит на меня. – Я столько лет твердила тебе, что гостеприимство – показатель уровня твоей культуры и воспитанности.
Пожалуйста, Кот, откажись!
Но он, улыбнувшись, соглашается, и мне приходится посторониться, чтобы впустить его в наше обшарпанное жилище.
Глава 25.
Игорь входит в квартиру. Я не сдерживаюсь и опускаю глаза, когда его цепкий взгляд проходится по узкому коридорчику с пожелтевшими старыми обоями. Он не рассматривает всё вокруг пристально, нет, лишь бегло окидывает взглядом, пока снимает обувь.
Его присутствие здесь – слишком для меня. Перебор. Я старалась хоть как-то прикрыть от старых знакомых, в том числе от него, позорное исподнее своего нынешнего существования, но оно словно специально лезет через все щели.
– Игорёк, ну проходи, проходи, – мама чуть придерживается за косяк двери. – Ты голодный? Маша такой суп вчера гречневый сварила! Вкуснотень! Она забегалась бедная, а я вот вчера что-то приболела немного, лежала.
Угу, с похмелья.
Мама ещё и берёт Кота под руку и увлекает в кухню. Я обязательно поблагодарю его потом, что он не проявил своей неприязни открыто. Это делает ему честь.
– Нет, спасибо, Людмила Ивановна. Обидно теперь, но я уже успел плотно позавтракать. Но вы, кажется, предлагали чай?
– Да-да, садись давай. Машуля, приготовишь? – мама тоже присаживается за стол и ласково смотрит на меня.
В душе словно лезвием кто-то проходится. Незаметно вроде бы, но потом оказывается, что порез глубокий и болезненный, а его края хоть и идеально ровные, но слишком далеки друг от друга. Перед глазами всплывает картина, где там, в Краснодаре, на нашей кухне вот так же вот сидели Кот, мама и я. Игорь тогда меня любил, мама была здорова, а я… Я любила жизнь. Сейчас же будто кто-то взял и карикатуру срисовал с того момента. Уродливую такую, неприятную. Мужчина, для которого я теперь купленная для забав игрушка, мать, всё более тонущая в болоте собственного разрушения, и тень по имени Мария Сергеевна Карташова. Вот так-то.
Отворачиваюсь к плите и ставлю чайник на огонь, пока мама с Игорем болтают. Потом он извиняется, сообщая, что ему срочно нужно ответить на звонок и выходит обратно в коридор. Едва только ставлю чашки на стол, он возвращается и снова присаживается. Странно как-то смотрит коротко на меня, а потом продолжает беседу с мамой.
Я выкладываю в тарелку зефир и ломаю плитку чёрного шоколада. Тоже присаживаюсь, обхватываю ледяными пальцами чашку. Вот так вот, лето в разгаре, а у меня руки зябнут постоянно. Долго приходится перед массажем всегда их разогревать, чтобы не допустить неприятных ощущения у клиента.
Минут через тридцать в дверь раздаётся звонок. Кто же мог заявиться к нам? Если на этот раз всё же окажутся мамины собутыльники, я точно сгорю от стыда.
– Я открою, – мама поднимается и, чуть пошатываясь, направляется к двери.
– Позволь помочь, Маша. Останься здесь, – Кот тут же резко поднимается и кладёт мне ладонь на плечо.
Вздрагиваю от его прикосновения, однако остаюсь в замешательстве от столь резкого выпада, пока не слышу незнакомые голоса в коридоре.
– Ей помогут.
– Какого чёрта? Что происходит, Котовский? – вскакиваю на ноги, но он удерживает меня за локоть.
– Позволь мне это решить. Если она не захочет, то никуда не поедет. А ты просто останься тут.
Секунда моего замешательства, видимо, даёт ему ложное представление о том, что я сделаю, как он говорит. Кот выходит из кухни и прикрывает дверь. Я бросаюсь к ней и… вдруг замираю, схватившись за ручку.
– Людмила Ивановна, а как вы смотрите на возможность отдохнуть по путёвке в санатории? – слышу голос Игоря.
– Игорёк, я может алкоголичка, но не идиотка, – голос мамы опустошённый, и я уже снова сжимаю ручку, готовая выскочить и заступиться за неё.
– Помните, как меня привезли к вам в отделение после драки? Ваши волшебные руки тогда мне невероятно помогли, устранили опасность и возможные последствия.
– Конечно, я помню. У тебя были переломаны рёбра, куча ссадин и кровоподтёков. Прилично тогда тебя отделали. Но ты встал на защиту моей девочки, я бы и невозможное сделала.
Сжимаю пальцы в кулаки, ощущая, как соль начинает жечь кожу на щеках.
– Позвольте теперь мне вам помочь. Ваши руки должны снова творить волшебство и спасать людей. Но сначала вам нужна помощь.
– А Маша… она…
Что отвечает Котовский, я не слышу. Через несколько секунд приходится отойти от двери. Мама возвращается в кухню, молча обнимает меня.
– До скорой встречи, Манюня, – шепчет на ухо. – Я вернусь, это снова буду я. Игорь так сказал.
Я кусаю нижнюю губу, чтобы не зареветь, когда мама уходит с невысоким мужчиной, что ждал у двери. И едва Кот возвращается ко мне на кухню, не сдерживаюсь.
– Какого хрена, Котовский? – начинаю кричать. – Это тебя не касается! Зачем ты лезешь?
