Тайна, которую пытался разгадать Лю, – происхождение движения животных, – является ключом к разгадке другой, еще большей тайны: каким образом тот странный, инопланетный мир трансформировался в окружающую нас природу? Способность самостоятельно передвигаться позволила животным мирно пастись на цианобактериальных матах и нападать на неподвижные организмы. Первые проявления насилия, вероятно, спровоцировали биологическую гонку вооружений, в хо-де которой животные обзавелись прочными панцирями и острыми зубами – щитами и мечами, характерными для кембрийских окаменелостей. Постепенное отвердевание тел первых животных в конечном итоге привело к появлению трилобитов, динозавров, слонов, обитавших на территории современного Египта в Эоценовую эпоху, и всех нас.
До открытия эдиакарских окаменелостей, и даже некоторое время после его совершения, многие уважаемые ученые утверждали, что сложные формы жизни появилась в начале Кембрийского периода. На первый взгляд, известные нам ископаемые останки животных подтверждают эту теорию. Палеонтологическая летопись начинается примерно 530 миллионов лет с беспорядочных и обрывистых записей – эдиакарских окаменелостей. Все, что существовало раньше, исчезло, не оставив после себя ни строки: чистый лист. Некоторые ученые, например, геолог и ревностный христианин Родерик Мурчисон, на этом основании считали, что отсутствие доказательств подтверждает библейскую версию сотворения мира: «И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую…».
Чарльз Дарвин предостерегал от такой интерпретации. В книге «О происхождении видов» он писал: «Не надо забывать, что достоверные знания мы имеем только о небольшой части мира». Геологическая летопись Земли для него была многотомным учебником истории. «И у нас есть только последний том, посвященный двум-трем странам, – писал он. – В этом томе сохранилась одна короткая глава; на страницах той главы осталось только несколько полустертых строк».
Похоже, уже не осталось никаких сомнений, что животный мир докембрия отличался огромным разнообразием, но будучи мягкотелыми, эти животные не оставили после себя почти никаких следов. Окаменелости того периода встречаются крайне редко: в таких местах, как Мистейкен-Поинт, они сохранились благодаря особым геологическим условиям.
После ужина в мотеле «Треспасси», когда все тарелки были убраны, а предложение принести десерт было вежливо отклонено, Лю сказал, что его волнует еще один важный вопрос: почему эдиакарские окаменелости настолько хорошо сохранились на Ньюфаундленде. Он предполагал, что когда-то вулканический пепел засыпал Мистейкен-Поинт, как Помпеи, и плотно придавил цианобактериальные маты к морскому дну. Лю очень хотел проверить свою гипотезу в лаборатории, но для этого требовался свежий вулканический пепел.
К счастью, девушка Лю, Эмма, была вулканологом.
– Ты уговорил Эмму бегать с корзинкой вокруг вулкана и собирать пепел? – спросил Стюарт, широко улыбнувшись.
– Я только спросил, может ли она это сделать, – честно признался Лю. – Прошлым летом она была на Карибах на Монтсеррате, а там как раз есть подходящий пепел. Но извержения не было.
Стюарт засмеялся.
– Похоже, ты единственный человек на свете, который, когда его девушка летит на Карибы, мечтает, чтобы там произошло извержение вулкана.
* * *
После второй кружки пива ученые плавно перешли к обсуждению природы человека. Они отметили, что тема зарождения жизни на Земле вызывает у многих людей нездоровую реакцию. Лю вспомнил случай, когда один из его научных кураторов начал получать угрозы от креационистов вскоре после того, как он опубликовал статью о найденных им останках обезьяны, умершей около 50 миллионов лет назад. Я сразу вспомнил похожую историю, рассказанную мне бывшим гидом из Нью-Гэмпшира. Во время автобусной экскурсии она сообщила группе детей, что гранитным скалам, которые они видят за окном, около 200 миллионов лет. Сопровождающая группы немедленно вскочила со своего места, вырвала у нее из рук микрофон, и заверила детей, что гид оговорилась, и скалам на самом деле две тысячи лет. Прикрыв рукой микрофон, она объяснила гиду, что в церкви их учат, что Вселенная была создана Богом шесть тысяч лет назад. Она попросила гида в будущем более уважительно относиться к чужим убеждениям.
Криво ухмыльнувшись, Лю заметил, что может без труда опровергнуть это утверждение.
– Не, не можешь, – сказал Стюарт. – Какие бы ты доказательства ни привел, они ответят, что ты заблуждаешься, потому дьявол водит тебя за нос.
Эти слова не выходили у меня из головы – ни когда я желал всем спокойной ночи, ни когда в полной темноте шел на городской пляж, где планировал разбить палатку. Лукавый дьявол: именно к нему обращался в 1641 году Декарт. Откуда мы знаем, задавался вопросом великий мыслитель, что то, что мы видим, не является обычной галлюцинацией, вызванной самим дьяволом? Откуда мы знаем, что то, что мы воспринимаем, действительно является реальным миром?
Олдос Хаксли никогда не забывал об ужасах, пережитых во время «прогулки по брюху овощного монстра» на острове Борнео, и со временем его враждебное отношение к дикой природе переросло в почти кантианский скептицизм относительно способности человека непосредственно воспринимать реальность. «Мир в себе» представлялся ему местом «невероятно изменчивым и сложным», ориентироваться в котором можно только посредством воображения и домыслов. «Человеческий разум неспособен непосредственно взаимодействовать ни со вселенной, – писал он, – ни даже со своим интуитивным восприятием оной. Всякий раз, когда человек размышляет об устройстве мира или видоизменяет его, он полагается исключительно на символический план вселенной, упрощенную двухмерную карту вещей, извлеченных разумом из сложной и многогранной, но все же интуитивно воспринятой версии многогранной реальности».
Хаксли был уверен, что знание, даже когда оно подтверждено эмпирическим путем, может быть только картой местности, а не реальным ландшафтом. Но, возможно, всё обстоит несколько иначе: возможно, знание больше похоже на тропу – гибрид карты и ландшафта, искусственного и естественного, – проложенную по огромным территориям. Хотя наука дает на многие вопросы более вразумительные ответы, чем, скажем, миф о сотворении мира, ее возможности остаются ограниченными; она может указать направление движения, но не может объять необъятное. Эта мысль может выбить из колеи любого рьяного сторонника научного метода познания. Тем не менее, нас до сих пор повсюду окружают необъяснимые загадки, похожие на крадущихся в ночи диких зверей – их можно почувствовать, вообразить, но нельзя хорошо рассмотреть.
Охваченный легкой паранойей, я прочесывал пляж в поисках подходящего места для палатки. Я нисколько не сомневался, что где бы я ни остановился на ночлег, вскоре туда явятся местные хулиганы и начнут меня задирать. Я боялся, что в глазах местных жителей выгляжу бездомным – инородным телом, которое должно быть как можно быстрее ликвидировано.
Я разбил палатку на ровной площадке рядом с дорогой, но фары проезжавших мимо машин быстро превратили ее в подобие китайского бумажного фонарика. До меня даже долетали обрывки фраз, которыми обменивались пассажиры этих машин. Некоторые обращали внимание на странный выбор места для ночевки, поэтому я собрал палатку и перетащил ее вглубь пляжа, где было совсем темно. В дальнем свете фар моя тень была похожа на великана, несущего эскимосское иглу.
