Овцы по своей природе отличаются одновременно покорностью и стремлением к беспорядку. Каждый ребенок видит в овце архетип стадного животного: все знают, что «овцой» называют бестолкового суетливого человека, готового слепо следовать за толпой. Эта особенность привела Аристотеля к мысли, что овцы являются «самыми жалкими и глупыми животными на свете». И тем не менее, проработав весной 2014 года несколько недель пастухом, я понял, что чем лучше вы знаете овец, тем меньшими овцами они вам кажутся. У каждой овцы есть свой характер и темперамент. Одни из них упрямы и предпочитают, насколько это возможно в отаре, держать дистанцию от других овец, другие ведут себя кротко и навязчиво. И тем не менее, они действуют как единый организм.
Естествоиспытатель Мэри Остин, которая почти два десятка лет общалась с калифорнийскими пастухами и изучала их образ жизни, утверждает, что стадо всегда состоит из «лидеров, середняков и замыкающих». Лидеры возглавляют стадо, середняки держатся в середине, а замыкающие всех их догоняют. Овцы не склонны менять свои роли, и поскольку лидеры помогают управлять стадом, пастухи заботятся о них и не дают их резать, чтобы они «делились мудростью» с молодняком
[9]. Некоторые пастухи заходят так далеко, что дают им имена своих подружек.
Однако, насколько я могу судить по своему опыту, стадо устроено сложнее, чем думает Остин. В отаре много лидеров, и в разных ситуациях они могут сменять друг друга. Что еще более удивительно, некоторые из них явно хотели, чтобы их воспринимали в качестве лидеров – когда стадо отказывалось идти за ними и меняло направление движения, они как ни в чем не бывало снова забегали вперед, словно ловкие политики, не желающие терять своих избирателей.
Отношения между пастухом и стадом тоже не так просты, как может казаться со стороны. Пастух ни в коем случае не является предводителем овец; напротив, они постоянно торгуются: то давят, то идут на уступки, то достигают гармонии, то вступают в конфликт. Некоторые пастухи утверждают, что управляют стадом голосом и свистом, но лично я со своими овцами говорил на языке пространства: если я подходил слишком близко, они сразу отступали от меня. Таким образом я управлял их движением, но не прямо, а так, словно они были облаком дыма. Когда вы пасете овец, вы не доминируете, а танцуете с ними.
Пастушество, как и любая другая профессия – это совокупность знаний и навыков, которые приобретаются и поддерживаются в течение всей жизни, и в идеале передаются из поколения в поколение. В свою очередь, моя стажировка, или скорее пробная вылазка неофита, длилась совсем недолго. В течение трех недель я жил в Аризоне неподалеку от индейских резерваций Навахо и Хопи в местечке под названием Блэк-Меса. Оно находится в трех часах езды по грунтовым дорогам от города Флагстафф. Там нет электричества, централизованного водоснабжения и телефонной связи. В обмен за выпас овец меня обеспечили одноразовым питанием и предоставили скромную хижину, где я мог спать. О возможности поработать пастухом я узнал от своего друга Джейка, который, в свою очередь, узнал о вакансии благодаря волонтерской организации «Black Mesa Indigenous Support» («Поддержка коренных жителей Блэк-Месы»), которая помогает индейцам племени навахо продолжать жить на своих исконных территориях. Джейк, успевший к тому времени проработать пастухом около девяти лет, часто развлекал меня историями о своей жизни среди навахо, которые последними из всех народов Северной Америки продолжают пасти овец по старинке: пешком.
Как оказалось, жизнь пастуха одновременно однообразна и хаотична; словно водяное колесо, она то ускоряется, то замедляется. Каждое утро с восходом солнца я выпускал овец из загона и потом гонялся за ними по холмам; днем я неотступно следовал за ними, пока они галопом неслись к поилкам; ближе к вечеру я загонял их обратно в загон. Ночью я спал на матрасе на земляном полу в хогане – низкой восьмиугольной хижине с круглой крышей. Всего на территории находилось два хогана, два старых каменных дома, два трейлера, два уличных туалета, загон для лошадей, загон для овец и развалины нескольких заброшенных хоганов. Из всех благ цивилизации там были разве что установленные на крыше главного дома солнечные панели, но они, насколько я понял, почти никогда не использовались.
Все постройки принадлежали пожилой паре из племени навахо – Гарри и Бесси Бигей. Им обоим было далеко за семьдесят. Гарри был седовласым мужчиной с крючковатым носом, впалыми щеками, скептичным взглядом и идеальной осанкой. Когда ему предстояло скакать куда-нибудь на лошади, он предпочитал носить бейсболку, но отправляясь в город, всегда надевал ковбойскую шляпу. На правой руке у него отсутствовали два пальца – как я узнал позже, он случайно отпилил их соскользнувшей бензопилой. Бесси, его жена, была милой и очень сильной женщиной, ростом не выше полутора метров. Она носила вельветовые блузы, которые застегивала на шее серебряной брошью с бирюзой, и черный платок, которым туго завязывала плотный пучок седых волос. Ее губы обычно были поджаты, но если она находила что-то забавным, то они складывались в улыбку, формой и размером похожей на орех кешью.
Похоже, Гарри и Бесси суждено стать последним поколением пастухов в своем роду; ни один из шести их выживших детей не собирается возвращаться на земли своих предков и зарабатывать на жизнь разведением овец. Упадок скотоводства сильно тревожит многих навахо, поскольку оно составляет основу их культурной идентичности. Имеющиеся в нашем распоряжении археологические и архивные данные говорят, что овцы появились у навахо примерно в 1598 году, когда испанский конкистадор Дон Хуан де Оньяте привез на американский юго-запад около трех сотен овец породы чурра. Однако, согласно устной традиции навахо, скотоводством они начали заниматься гораздо раньше: с первого дня своего появления на Земле. «С нашими овцами мы созданы были», – утверждает местный хатаалии – исполнитель ритуальных песен по имени мистер Желтая Вода. Одно из самых ярких преданий о возникновении племени навахо гласит, что когда божественная Меняющаяся Женщина родила овец и коз, ее околоплодная жидкость попала на землю, и на этом месте проросла трава, которой овцы питаются и в наши дни. Затем она создала людей – «дине», как называют себя сами индейцы навахо
[10], – и отправила их жить среди четырех священных гор, в границах которых до сих пор расположены земли навахо. В качестве прощального дара она дала им овец.
Этот дар формировал культуру навахо примерно так же, как в свое время вода создавала каньоны. Внутренние часы навахо настроены на ежедневный выпас скота, а их календарь приспособлен под нужды сезонной миграции. Шерсть обеспечила индейцев легкой теплой одеждой, одеялами и коврами, и таким образом перевернула их материальную культуру. Необходимость защищать скот от воров повлияла на их архитектуру. Овцеводство изменило их рацион питания, отношение к природе и, возможно, даже метафизические представления. Одна женщина из племени навахо сказала писателю Кристоферу Филлипсу, что пастушество помогло ей лучше понять священный для всех навахо принцип хожо, что переводится как гармония. «Овцы заботятся о нас, дают нам все необходимое, а мы делаем все то же самое для них. Это и есть хожо. Каждый день, прежде чем пойти пасти овец, я молюсь духам, благодарю их за овец и за то, что они помогают мне делать свою жизнь более гармоничной». Когда в семье навахо рождается ребенок, родители часто закапывают пуповину в загоне, чтобы символически привязать новорожденного к овцам и родной земле. Более того, по мнению антрополога Рут Мюррей Андерхилл, в некотором смысле навахо, если мы их правильно понимаем, или, что более важно, как они сами считают, и правда пришли в этот мир вместе с овцами.
