В 1930-х годах Бюро по делам индейцев посчитало, что этот процесс затронул ту часть резервации навахо, где сейчас проживает семья Бигеев. В период с 1868 по 1930 годы численность навахо выросла в четыре раза. В это же время стремительно росло поголовье коз и овец, которых навахо традиционно перегоняли по одному и тому же маршруту – зимой на юг, летом на север. Долго это продолжаться не могло – почва в конце концов начала пересыхать, и сочные съедобные травы уступили место чихотной траве, змеиной траве, русскому чертополоху и астрагалу. Федеральные власти были уверены, что только резким снижением поголовья домашнего скота можно предотвратить опустынивание большей части резервации.
В те времена Бюро по делам индейцев возглавлял Джон Кольер – добропорядочный человек с непростой судьбой. Он родился и вырос в Атланте, а образование получил в Нью-Йорке и Париже. Всю жизнь Кольер романтизировал индейцев навахо, называя их «островом аборигенной культуры в монотонном море машинной цивилизации». Однако это не мешало ему считать, что применяемый индейцами традиционный способ выпаса овец заметно уступал научно обоснованным правилам пастбищного содержания скота. Если Кольер и его коллеги прекрасно понимали, что индейские пастбища до предела истощены, то сами навахо были уверены, что нехватка травы была вызвана необычно сильной засухой (и действительно, изменение климата к тому времени уже успело превратить прерии Оклахомы в пыльные пустыни). Некоторые старейшины придерживались мнения, что засуха – это наказание за отступление от религиозных традиций. По иронии судьбы это означало, что план Кольера по истреблению овец должен был еще больше разозлить духов и усилить засуху.
Навахо, поселившиеся на этих землях за сотни лет до появления Кольера, по понятным причинам были недовольны тем, что какой-то белый чужак из Джорджии учит их разводить овец. Некоторые советники Кольера, в частности лесничий Боб Маршалл, призывали его учитывать метафизические представления индейцев, особенности их семейного уклада и глубокие знания местной природы.
Однако Кольер не внял советам и ввёл драконовскую систему сокращения поголовья домашнего скота, в результате чего были истреблены тысячи овец, коз и лошадей. Туши животных либо оставались гнить под открытым небом, либо обливались керосином и сжигались. В итоге общее поголовье скота снизилось вдвое. Более того, решив «модернизировать» традиционную систему выпаса, Кольер разбил земли навахо на восемнадцать пастбищных «районов», что привело к исчезновению привычных кочевых маршрутов, благодаря которым навахо приспособились к суровому и изменчивому климату. Совет племени навахо принял ряд резолюций, призванных остановить Кольера, но тот воспользовался правом вето, которым его наделил Конгресс. Недовольные произволом индейцы начали оказывать яростное сопротивление и жаловаться в Конгресс. В конце концов в 1945 году Кольера отстранили от власти, а его план по сокращению поголовья скота был спущен на тормозах. Многие навахо хорошо помнят те времена и считают их периодом культурного геноцида.
Сейчас кажется очевидным, что основная проблема заключалась не в том, что у навахо в 1930-х годах было много овец, а в том, что на их землях проживало слишком много людей. Как справедливо заметил историк Ричард Уайт, стремительный рост численности навахо совпал с притоком на их земли большого числа белых и латиноамериканских скотоводов. За то время, что численность навахо выросла в четыре раза, общая численность населения Аризоны увеличилась в шестьдесят семь раз. В 1930-х годах правительственные чиновники неоднократно предупреждали навахо о том, что они рискуют угодить в мальтузианскую ловушку. При этом, отметил Уайт, никто и никогда не предлагал англосаксам перестать вторгаться на земли навахо или замедлить естественный прирост белого населения. Кольер, как и другие федеральные чиновники, не желая выделять индейцам дополнительные пастбища, предпочли уничтожать их скот и разрушать традиции. Пытаясь сохранить в первозданном виде земли навахо, Кольер в конечном итоге наглядно продемонстрировал худшие черты империализма – невежество, идею расового превосходства и жестокость. Несмотря на все его усилия, или, возможно, отчасти благодаря им, пастбища продолжили приходить в негодность.
По сути, Кольер считал, что его работа заключается в том, чтобы пасти пастухов: чтобы его план сработал, ему нужно было убедить умных, свободомыслящих людей изменить свои традиции и пожертвовать значительной частью богатств. Безусловно, с этой деликатной задачей сами навахо справились бы куда лучше. Возможно, как предполагали некоторые, вожди навахо должны были бы предложить своему народу заключить некий общественный договор, в основе которого бы лежала безусловная вера навахо в хожо (гармонию). Более того, любой навахо, выросший среди овец и с детства привыкший их пасти, понял бы основную аксиому пастушества: мудрый пастух может изменить траекторию движения стада, но в конечном счете он должен подстраиваться под нужды стада, а не оно под него.
Прошло две недели. Наступил июнь. Небо стало синим, как пламя в газовой горелке. Жара усилилась, овцы совсем обленились, а моя работа заметно упростилась. Около двух часов дня все стадо собиралось в тени большого можжевелового дерева на сиесту. Ягнята – они еще не были острижены, – особенно сильно страдали жары. Иногда они, как пьяные, просто валились с ног и щипали траву, опираясь на локти. То тут, то там я находил в траве белые клубки шерсти. Когда я пугал овец – иначе их невозможно было сдвинуть с места, – у них словно вырастали ноги: они вскакивали и бежали дальше. К трем часам дня овцы успевали настолько ошалеть от жары, что всю дорогу до дома мне приходилось гонять их от одного тенистого дерева к другому.
Однажды утром, ближе к концу моего пребывания в поместье Бигеев, когда я уже начал немного верить в свои пастушеские способности, Гарри и его дочь Джейн привезли на пикапе пять белых ангорских коз.
После того как козы были выпущены в загон, я подошел поближе, чтобы взглянуть на них, но к своему удивлению увидел там только овец. Затем мое внимание привлекло нечто-то совершенно сверхъестественное. Чуть в сторонке стояли пять странных существ, похожих на овец, но только более белых и блестящих. У них были слегка раскосые глаза и тонкие конечности, а с подбородков свисали длинные курчавые бороды. Они заметно нервничали. Я подумал, что загон должен был напоминать им тюрьму в чужой стране. Если туповатые овечьи морды и мускулистые плечи, без сомнения, выглядели весьма брутально, то козы были похожи на беспомощных и растерянных пришельцев.
Позже я узнал, что ангорские козы очень высоко ценятся многими навахо. Сама порода была завезена в Америку из Турции, столица которой – Анкара дала ей свое название. Это древняя порода упоминается в Книге Исхода, однако навахо начали массово разводить ее только на рубеже двадцатого века, когда мохер – пряжа из длинной шелковистой шерсти ангорских коз, – стал цениться выше обычной овечьей шерсти. В наши дни производимый индейцами навахо мохер считается одним из лучших в мире.
На следующее утро, когда Бесси выпустила коз из загона, я сильно волновался, но был готов к любым неприятностям; Джейн сказала, что ее семья и раньше пыталась разводить коз, но бросила эту затею, потому что их было слишком сложно пасти. Первые несколько секунд после открытия ворот прошли спокойно. Козы выстроились в ряд и вслед за овцами гуськом вышли из загона. Затем собаки, подозрительно принюхавшись, обнаружили чужаков и принялись злобно на них лаять. Козы тут же впали в панику и, бешено вращая глазами, начали испуганно шарахаться от собак. Мы с Бесси громко закричали на собак и даже несколько раз замахнулись на них палками, после чего те наконец немного успокоились и растерянно посмотрели на нас.
