– Когда-то я уже говорил об этом своему зятю, но сейчас повторюсь, – сказал Уокер. – Ты должен быть уверен в том, что у тебя самое лучшее снаряжение, потому что убийство должно быть гуманным и быстрым. Неисправным снаряжением ты можешь напрасно покалечить много животных.
В пластиковом футляре лежал колчан, набитый карбоновыми стрелами с острыми как бритва раскрывающимися наконечниками. Уокер проверил каждый наконечник на своем ботинке, чтобы убедиться в исправности механизмов. Один за другим они открывались и складывались, словно маленькие серебряные птички – скользнул, нырнул, скользнул, нырнул.
Один наконечник раскрылся не полностью. Уокер осмотрел его и, обнаружив следы запекшейся крови, ополоснул в раковине, после чего тщательно вытер и убрал в футляр.
– Думаю, что, если бы у наших предков. – Он имел в виду индейцев чероки. – Были такие луки, все сложилось бы немного иначе, – сказал он. – Я бы не хотел оказаться на месте человека, в которого я бы целился из этого лука с сорока ярдов.
* * *
На следующее утро мы проснулись еще до рассвета и позавтракали сосисками из оленины, печеньем и вареньем из дикого винограда. Спустившись в гараж, Уокер расстроился, вспомнив, что забыл высушить камуфляжные костюмы после того, как вернулся с прошлой охоты, и они успели «прокиснуть». Камуфляжные балаклавы, в которых нам предстояло провести большую часть дня, тоже «прокисли». Тем не менее, мы надели то, что было, погрузились в машину и поехали к другу Уокера, на землях которого собирались поохотиться. Прибыв на место, мы запарковались и, стараясь не хлопать дверями, вышли из машины. Уокер вел меня по лесу и, водя фонариком из стороны в сторону, показывал следы оленей, попадавшиеся на нашем пути. Он наклонился и поднял горсть шляпок от желудей. «Хороший знак», – прошептал он.
Тактика Уокера была проста. Белохвостые олени любят желуди белого дуба, поэтому он искал белый дуб, вокруг которого была вытоптана трава и лежал свежий олений помет. Затем он отходил ярдов на двадцать в сторону, забирался на высокое дерево и просто ждал.
– Можешь поставить свой последний доллар на то, что через несколько часов к этому дереву подойдет олень, – сказал он.
– И как ты находишь это дерево? – спросил я.
– Хожу, пока задница не отвалится, – ответил он.
Мы остановились у дерева, к которому была привинчена лестница. Справа виднелась хорошо утоптанная тропинка, огибавшая неглубокое болото; Уокер любил устраивать здесь засаду, потому что болото вынуждало оленей пользоваться этой тропой. Прямо у нас над головой на высоте около двадцати футов в кроне дерева виднелась стальная скамья, на которой с трудом могли уместиться два взрослых человека. Сам Уокер обычно пользовался складным стулом со стальными зубьями, но в этот раз выбрал стационарный помост, потому что боялся, что в темноте я упаду с дерева и сломаю себе шею. Как только мы уселись на скамью, Уокер привязал колчан справа от себя, а лук – слева. Затем он привязал меня к дереву нейлоновым страховочным поясом. Меня это немного покоробило, однако, когда через полчаса я начал клевать носом, ремень туго натянулся и уберег меня от падения.
Мы просидели несколько часов. Воздух постепенно прогрелся. Голубые листья стали сначала бирюзовыми, потом зелеными. Вдалеке слышалось похожее на скрип старых стульев кряканье каролинских уток. Время от времени Уокер приманивал оленей, словно заправский шаман: он то постукивал друг об друга парой рогов, то дул в цилиндрический манок, который издавал звуки, похожие на жалобные крики котов. Эти техники знакомы всем охотникам: индейцы племени пенобскот из штата Мэн, например, с помощью берестяных рожков имитировали зов готовой к спариванию лосихи, в то время как в Японии айны делали из кожи и дерева манки, с помощью которых имитировали крики потерявшихся оленят.
Олени так и не появились.
Через четыре часа Уокер начал собирать вещи.
– Все что могли, мы сделали. Не все от нас зависит, – сказал Уокер. – На ожидание всегда уходит больше времени, чем на стрельбу, это уж точно.
На обратном пути Уокер показал мне много других знаков: следы копыт в размокшей земле; клеверное поле; глубокую коричневую яму, вокруг которой лежали камни, покрытые коркой соли. Там должны были бродить целые стада оленей, однако мы их так и не увидели. Уокер предположил, что они всю ночь паслись при полной луне и под утро решили отдохнуть.
– Во время полнолуния олени обычно активизируются ближе к полуночи и полудню, – сказал он. – У них такой ритм жизни.
После обеда к нам присоединился друг Уокера Чарльз Борден, и мы отправились на прогулку в Национальный парк Бэнкхед. Седая борода Бордена скрывала идеальную белозубую улыбку. Как и Уокер, он носил большие кожаные ботинки и футболку, заправленную в синие джинсы, но в отличие от Уокера, на кожаном ремне у него висел черный пистолет. По пятам за ним шла немецкая овчарка по кличке Жожо. Бродя по лесу, и Борден и Уокер пользовались массивными тростями, чтобы сбивать паутину и поддерживать равновесие.
Они шли, уставившись в землю, словно куры, ищущие семечки. Каждый раз, когда Уокер находил желудь, он кричал: «Эйкернс!». Время от времени он поднимал желудь с земли, раскалывал зубами скорлупу и внимательно рассматривал мякоть. Здоровый желудь внутри должен быть белым и гладким. (Уокер дал мне один на пробу; по вкусу он напоминал орех макадамия). Некоторые орехи были «порчеными», то есть червивыми. Интересно, что олени отличают порченые желуди по запаху.
Когда Уокер находил сразу много желудей в одном месте, он поднимал голову и изучал дерево. Хитрость, по его словам, заключалась в том, чтобы найти дуб, который находится с подветренной стороны от кучи желудей, а затем повыше забраться на дерево, чтобы оказаться вне поля зрения оленей. Двое мужчин так и шли всю дорогу, глядя то вниз, то вверх.
Мы следовали по оленьей тропе, которая грациозно петляла среди холмов. Борден поделился хитроумной охотничьей уловкой, суть которой заключается в том, чтобы найти густо заросший участок леса, расчистить небольшую поляну и протоптать к ней несколько тропинок, расходящихся в разные стороны, как спицы колеса. Затем охотник прячется в центре воображаемого колеса, по сути, взламывая хорошо развитый у оленей инстинкт следования по тропе.
Люди не одиноки в своей способности извлекать выгоду из привычки своих жертв ходить по тропинкам. Многие хищники поступают точно так же, как и мы: рыси сидят в засаде рядом с тропинками, по которым ходит лесная дичь; слепые змеи по запаху находят феромоновые следы термитов; крошечные хищные клещи ищут следы двупятнистых паутинных клещей. Так называемые «жуки с большой дороги» распознают феромоновые следы муравьев, после чего подстерегают их и отнимают груз. Зеленые дятлы просто кладут свои длинные липкие языки поперек муравьиных следов и ждут, когда им доставят еду. Как оказалось, способность прокладывать тропинки дает большинству животных эволюционное преимущество, но ровно до тех пор, пока не появится хищник, способный использовать это преимущество против них самих.
Уокер ходил кругами вокруг дуба, высматривая только ему ведомые знаки. «Эйкернс… Эйкернс…» – твердил он, периодически разгрызая очередной желудь. Мальчишками они с Борденом проводили большую часть свободного времени этих лесах. Оба переживали, что их внуки не получат соответствующий опыт.
