След, по которому идут, становится тропой. Точно так же тропа под влиянием технологий превращается в дорогу, шоссе и воздушную трассу; медный кабель, радиоволну, цифровую сеть. Каждая инновация все быстрее и точнее приближает нас к цели, однако каждое новое достижение неизбежно сопровождается чувством потери.
Пересаживаясь из поезда в автомобиль, а затем в самолет, путешественники все быстрее движутся к цели, но при этом они одновременно испытывают все большее отчуждение к проносящимся за окном пейзажам. В свою очередь многие сейчас обеспокоены тем, что цифровые технологии отдаляют близких людей друг от друга. От этих переживаний легко отмахнуться, назвав их избыточными стонами ретроградов. Однако во всех этих случаях более быстрая связь значительно снижает нашу способность ощущать всю полноту физического мира: человек, который переписывается в мессенджере со своими друзьями или мчится на сверхскоростном поезде, очень быстро достигает своей цели, но при этом упускает из виду невероятно сложные рельефы местности, которые находятся между точками отправления и назначения. Как отметил антрополог Тим Ингольд, вместо того чтобы погрузиться в бесконечный континуум ландшафтов, мы все больше воспринимаем мир как сеть «узлов и коннекторов»: домов и шоссе, аэропортов и маршрутов полетов, веб-сайтов и ссылок.
Важность единства места и контекста – тех двух слов, значения которых переплетаются в понятии окружающая среда, – неизбежно ослабевает по мере того, как мы переходим в мир узлов и коннекторов. Тот факт, что тропы способны делать сложное простым, всегда был одним из главных их достоинств. Однако, чем выше скорость, тем реже мы чувствуем землю под ногами и тем слабее ощущаем связь с территорией, по которой движемся. Так вот, с появлением паровозов начали строиться новые тропы, которые призваны были вернуть нас в лоно природы (а позднее – и сохранить ее). Эти тропы переплетались и удлинялись до тех пор, пока в один прекрасный момент у нас не появилась возможность пересечь всю страну пешком, не покидая диких ландшафтов, где, как было сказано в приснопамятном Акте о дикой природе от 1964 года, «человек как таковой является гостем, который не может там остаться».
Сложно сказать, благодаря чему Международная Аппалачская тропа – великий «коннектор», – войдет во всемирную историю троп нашей планеты. Потому что задаст тренд на продление троп? Потому что вернётся к исходной конфигурации? Потому что станет чем-то совершенно новым? Чтобы ответить на этот вопрос, полезно сначала задать себе следующий вопрос: зачем она вообще нужна? Проследив на карте маршрут Международной Аппалачской тропы от штат Мэн до Ньюфаундленда, Исландии и Марокко, я начал понимать, что эта тропа способна внести ясность в наши довольно смутные представления о масштабах и взаимосвязях. Эта тропа, безусловно, является сюрреалистическим проектом: стоя на вершине горы в Шотландии, вы вдруг понимаете, что это та же самая горная цепь, на которую вы уже много лет назад поднимались, но только происходило это не здесь, а в Джорджии. В эпоху, когда мы беззаботно, словно боги, летаем на реактивных самолетах и со скоростью света передаем информацию на другие континенты, глобальная тропа лишний раз напоминает, насколько маленьким и взаимосвязанным стал этот мир, и в то же время не даёт забыть, насколько непостижимо огромна наша планета.
* * *
Осенью 2012 года я вернулся на вершину горы Ката-дин и оттуда уже двинулся на север, к границе с Канадой. С собой у меня были инструкции и распечатанная на сайте Международной Аппалачской тропы карта, которая должна была помочь мне не запутаться в хитросплетениях тропинок и дорожек, из которых, собственно, и состояла тропа. Я знал, что мне понадобится около недели на то, чтобы добраться до границы, но я понятия не имел, что меня ждет впереди. Отправляясь в поход по Аппалачской тропе, вы примерно представляете, с какими трудностями столкнетесь в легендарном Длинном Зеленом Туннеле. О Международной Аппалачской тропе я не знал ничего. Это была terra incognita.
Я на цыпочках прошел по тропе Лезвие Ножа, поднялся на гору Памола-Пик и, спустившись по ее восточному склону, оказался на мокрой гравийной дорожке, после чего как на коньках сбежал вниз по скользкому дощатому настилу. Ледяной воздух пронизывал меня насквозь. Несмотря на три слоя одежды (свитер из шерсти мериноса, короткий синтетический пуховик и дождевик) и зимнюю шерстяную шапочку, я никак не мог согреться и постоянно дрожал от холода. Стоял октябрь, листва умерла. Маленькая пятнистая, как леопард, лягушка, собравшись с последними силами, неохотно выпрыгнула у меня прямо из-под ног.
Дорога свернула на старую заросшую проселочную дорожку и вскоре привела меня к воротам, за которыми началась широкая лесовозная дорога. Слева от меня красовалась коричневая деревянная вывеска с надписью «Самая южная точка Международной Аппалачской тропы», написанная таким же шрифтом и такими же белыми буквами, что и все надписи на Аппалачской тропе. Чуть ниже находился значок Международной Аппалачской тропы: белый металлический прямоугольник размером с долларовую купюру и голубой каймой. На белом фоне буквой Т были напечатаны две аббревиатуры:
S I A
A
T
[21]
Я официально вступил на Международную Аппалачскую тропу и смотрел на первый из сотен тысяч значков, которыми эта тропа будет помечаться до самого Марокко. Проект длиной в двенадцать тысяч миль неизбежно приобретает планетарный масштаб: если прорыть туннель от Гавайев до Ботсваны через центр Земли, то вам придется пройти этот Хадеанский туннель до конца и потом проделать еще половину пути назад, чтобы преодолеть эквивалентное расстояние. Протяженность этой тропы настолько ошеломительна, а климат настолько суров, что мало кто верит, что кто-нибудь когда-нибудь сможет пройти ее от начала до конца за один раз. Андерсон сказал, что тоже в этом сомневается, но тем не менее он приглашает всех желающих проверить свои силы. В конце концов, заметил он, люди когда-то думали, что Аппалачская тропа тоже слишком длинна для сквозного прохода. В 1922 году Уолтер Причард Итон, один из первых архитекторов тропы, заявил, что «Аппалачская тропа будет существовать главным образом в качестве символа, то есть никто, или практически никто, никогда не пройдёт больше одного ее сегмента». Когда Эрл Шаффер совершил первый сквозной поход по Аппалачской тропе в 1948 году, администрация тропы поначалу отнеслась к его заявлению со скептицизмом. «Но дело в том, что он заставил Аппалачскую тропу работать, – сказал Андерсон. – Достаточно, чтобы всего несколько человек прошло по твоей тропе от начала до конца, и тогда ей будет гарантирован успех».
Во время своего первого похода по Аппалачской тропе я встретил рыжебородого, совершенно неистового мужчину по прозвищу Оби, который сказал мне, что как только он доберётся до горы Катадин, то если все пойдет по плану, он пройдет еще 1800 миль по Международной тропе до северной оконечности Ньюфаундленда. Он позаимствовал эту идею у знаменитого сквозного хайкера по прозвищу Нимблвильский Кочевник, который в 2001 году первым прошёл от южной оконечности Флориды до северной оконечности Ньюфаундленда, преодолев в общей сложности около пяти тысяч миль. Я смотрел на этих фанатиков с таким же почтением и одновременно подозрением, с которым гурман смотрит на человека, съевшего огромный стейк, а затем решившего проглотить три дюжины устриц. («Разве Аппалачская тропа недостаточно длинна, думал я. Зачем идти еще дальше?») Но здесь, оказавшись в полном одиночестве, я, похоже, испытал те же чувства, что заставляли этих сквозных суперхайкеров постоянно идти вперёд. Эти чувства, должно быть, испытывали и первые сквозные хайкеры Аппалачской тропы: одиночество, неопределенность и едва уловимое возбуждение. Это можно сравнить с ощущением предстоящего приключения.
